Ширли Конран - Кружево. Дорога к дому

– А что это такое: траст-компания? – спросила Кейт, внутренне негодуя от того, что подобные финансовые решения можно, оказывается, принимать, даже не поинтересовавшись мнением ее матери.

– Это компания, располагающая опытными экспертами и советниками и вкладывающая свои средства на бирже. Это, если мне будет позволено так сказать, всегда очень осторожная компания. Разумеется, я не могу допустить в этом деле никакого риска…

Кейт мало что поняла из того, о чем адвокат говорил дальше, но она твердо решила разобраться в том, что такое биржа и биржевой рынок.

Первое, что ей удалось узнать, – Вдовий фонд был настолько «надежен», что выплачивал самый низкий процент на вложенный капитал. «Стиггинс что-то с этого дела имеет, не иначе», – пробормотала про себя Кейт, преисполнившись решимости внимательно следить за положением Вдовьего фонда на бирже.

Она купила детскую школьную тетрадку и стала регулярно заносить в нее курсы акций на бирже.

Через два месяца в жизни Кейт появился еще один интерес.

Она забеременела.

Радости ее не было предела. Она помчалась по магазинам и купила плетеную детскую кроватку, антикварную взрослую медную кровать с бронзовыми украшениями, несколько книжек колыбельных стихов и песен, воспроизводящих издания Рандольфа Кэндикотта XIX века, и большую традиционную детскую коляску типа тех, что обычно толкают на прогулках няньки, работающие при королевском дворе. Тоби очень ругался по поводу этой коляски, особенно из-за того, что она загромождала их узенький холл.

Мать ее вернулась из похода по Бонд-стрит с горой маленьких кружевных вещичек, расшитых вручную французскими монахинями. Миссис Райан с удовольствием жила сейчас на постоянно возрастающий банковский кредит, за который банк брал с нее на два процента больше обычного, потому что под кредит не было поручительства. Она решила продать Гринвэйс – имение было для нее слишком большим, – купить себе где-нибудь в сельской местности деревенский дом и жить в нем вдвоем с сестрой.

Кейт была все еще захвачена работой Тоби, увлечена его теориями и вполне разделяла его миссионерский раж. Во время следующего своего приезда, когда они втроем сидели в кухонной части «жилой зоны», Максина с удивлением наблюдала за тем, как Кейт колотила пестиком в старинной мраморной ступке. Утром, только Максина приехала, Кейт два часа подряд изливала ей душу, говоря о том, как она теперь счастлива и какие надежды возлагает на будущее. Кейт казалась сейчас совсем другим человеком: самостоятельным, важным, осознавшим себя и свое значение. Она уже больше не выглядела тихой и нерешительной. У нее появилась самоуверенная улыбка, одета она теперь была в свободную робу канареечного цвета – какие носят все беременные, – пошитую из драпировочного материала, который она купила в отделе мебели у Хэрродса. Тоби она не призналась, где приобрела эту ткань: по его мнению, все, что продавалось у Хэрродса, ужасно плохо смотрелось.

Максина повосхищалась каждой из тех кружевных, вручную сшитых вещичек, что были заготовлены для будущего младенца. Сидя вместе с Кейт на мандаринового цвета линолеуме в только что отделанной «Открытой для обозрения детской» и наблюдая за тем, как колеблются мобили [1] Всевозможные скульптуры и украшения – настольные, напольные, в виде различных подвесок и т. п., – отдельные части которых способны совершать какие-либо движения под влиянием дуновений воздуха, колебаний пола или почвы и иных причин. под легким дуновением идущего в окно ветра, она выслушала все планы Кейт на будущее. Пока Кейт болтала, Максина вдруг осознала, что ее подруге не хватает любви, которая была бы абсолютно свободна от всевозможных забот и тревог, что она тоскует по такой любви и ждет ее. Максина уже по собственному опыту знала, в чем главная прелесть появления ребенка: мать становится главной в доме, она начинает всем командовать и распоряжаться. Наконец-то.

Потом целых шесть часов подряд Кейт непрерывно расспрашивала Максину о беременности: Максина и в этом деле оказалась на шаг впереди ее, а следовательно, была авторитетом. Они без конца обсуждали, насколько болезненны роды, как отличить просто боль от родовых схваток и на что действительно похожи возникающие при родах ощущения. «Представь себе, что ты пытаешься высрать футбольный мяч», – сказала по-французски Максина с необычной для нее вульгарностью, но с большим чувством. В свое время, когда она сама была беременна, другие матери, с которыми она разговаривала, старались смягчать или обходить эту тему, и она до сих пор злилась на них за это. Они поговорили о том, стоит ли Кейт походить в новую школу на Сеймур-стрит, где учат естественности процесса родов; обсудили, насколько увеличиваются груди и обвисают ли они потом, через какое время возвращается в норму живот и остается ли прежним диаметр там , внизу, и что делать, если будут швы.

В этот момент вернулся Тоби и предложил им всем выпить. Осторожно спускаясь по лишенной перил лестнице, Максина вдруг подумала, что из всех беременных, с которыми ей доводилось встречаться, Кейт больше всех нуждалась в том, чтобы у нее был ребенок. Тоби интересовался будущим младенцем куда меньше, чем Кейт, и стоило ей только упомянуть о больнице – она была записана на роды в больницу Святого Георгия, – как Тоби сразу же заговорил о передаче инфекций и о Флоренс Найтингейл. Тоби был фанатичным сторонником взглядов Флоренс, знаменитой медсестры, жившей в XIX веке. У него в кабинете висела ее старинная фотография, а говорил он о ней так, будто Флоренс Найтингейл была еще жива.

– Она советует очень много здравого , – заявил Тоби, давая понять, что разделяет ее взгляды. – Она говорит, что пациенты должны быть главной заботой больницы. А на самом деле первостепенная забота каждой проклятой больницы – соблюдение их собственного распорядка. Больного могут разбудить, чтобы дать ему таблетку снотворного. Его могут уложить в постель, когда надо идти пить чай. И все это только потому, что так удобно медсестре. – Рассуждая, Тоби наливал себе кампари с такой тщательностью, будто занимался расщеплением атома. – Медики, похоже, не понимают, что человек – не манекен для экспериментов и не труп, который можно расчленять как угодно. Они не понимают, что пациент – это перепуганное человеческое существо.

– Осторожно! Сейчас он начнет говорить о размерах больничных палат, – предупредила Кейт. – Куда я положила орешки? Ах, ты их уже ешь. Передай-ка их сюда!

Она протянула свои длинные, тонкие руки к Тоби. Разговаривая, Кейт обычно сильно жестикулировала. Она могла вертеть рукой, словно вентилятор. Могла опустить руки на уровень талии, согнуть их в локтях и делать ими изящные, постепенно все более размашистые движения вбок. Сейчас она указующе уставила пестик от ступки на Тоби, шутливо грозя ему, а он так же шутливо уклонился, будто спасаясь от летящего пестика, и, нисколько не смущаясь, продолжал: