Ширли Конран - Кружево. Дорога к дому

– Хочешь, чтобы полиция пронюхала, где ты скрываешься? Хочешь, чтобы они узнали, что ты сделала подпольный аборт? В тюрьму хочешь угодить? Или назад к Сардо? – рычал он на нее как-то весной, вскоре после того, как они закончили работу над календарем.

– Серж, пожалуйста, не надо. Хватит.

– Тогда залезай вместе с Терезой в кровать, и довольно скулить!

Лили уже не чувствовала ни унижения, ни стыда, когда ей приходилось позировать полностью обнаженной. Тереза и Серж относились к этому без всяких эмоций, просто как к работе. Таким же было и отношение других фотомоделей, которые время от времени позировали для Сержа. Скинуть с себя всю одежду для них было не сложнее, чем сбросить туфли. И все без исключения девушки спали с мужчинами. По словам Терезы, это доказывало, что ты уже больше не школьница.

Но на этот раз все было иначе. На этот раз они снимали фильм. Стояла кинокамера, и в студии были новые мужчины, которых она не видела раньше. Нахмурившись, Лили сбросила вишнево-красную хлопчатобумажную накидку и вспрыгнула на двухспальную кровать, выдвинутую сейчас в самый центр студии и со всех сторон окруженную прожекторами. Серж включил обволакивающую музыку, взобрался на платформу, где стояла камера, снимавшая верхние планы, и принялся командовать оттуда Лили. Она была скованна и держалась напряженно и неестественно. В конце концов он сказал: «Ладно, сделаем перерыв» – и подошел к кровати, на которой, ссутулившись и обхватив руками колени, сидела Лили.

– Ты сегодня чересчур напряжена, радость моя. Вот что я тебе скажу: набрось-ка ты на себя эту накидку, а я пока согрею тебе молока и добавлю в него малость рому. Это помогает. Ты сможешь расслабиться, малышка. – Он выскользнул в грязную, неопрятную кухню, растолок в порошок три таблетки успокоительного, всыпал их в горячее молоко и добавил туда ром и сахар. С выражением доброго дядюшки на лице, весь сияя, он вошел в студию с чашкой в руках и протянул ее Лили. – А если после этого ты не почувствуешь себя лучше, радость моя, мы на сегодня на этом закончим, – сказал он.

Выпив смесь, Лили впала в полудремотное состояние и уже ничему не сопротивлялась.

– Ущипни ее, Тереза, не давай ей заснуть! Ну, девочки, а теперь начинайте. Тереза, начинай с ее сисек.

Лили лежала распростертая на постели и не шевелилась. Тереза мягко стащила с нее красную накидку и вытянула ее из-под Лили, потом принялась поглаживать и ласкать ее груди. Почти не осознавая, что происходит, Лили вяло сопротивлялась, пыталась оттолкнуть ее, но руки почему-то перестали ее слушаться, как будто они были без костей. Тереза отвела ее руки назад, ей за голову, и наклонилась ртом к левой груди Лили.

– Великолепно! Теперь залезай ты, Карл. – Здоровенный детина, стоявший до сих пор облокотившись о стену, расстегнул кожаный ремень, скинул с себя десантную куртку и джинсы и направился к кровати. – Не спеши, Карл, не спеши. Я хочу, чтобы все выглядело так, будто это фильм замедленного действия. Пока заберись только на эту кровать, сядь позади Терезы и подумай о чем-нибудь таком, чтобы у тебя встал. И покажи его. Хорошо, теперь можешь погладить ее по жопе. – Серж был весь в поту. Он и не думал, что на него это подействует так возбуждающе. Черт, если бы не съемочная группа, которая обходится ему в сумасшедшие деньги за каждый час, он бы и сам туда забрался, чтобы не упустить своего. – Так, немного поактивнее. Тереза, перестань лизать ее заросли, оторвись. Пусть теперь Карл ею немного позанимается, сверху. Нет, Тереза, не отключайся, твоя очередь еще придет. Нам надо еще двадцать минут накрутить. Так, теперь подползи к Карлу с той стороны и подставься. Не смей кончать, Карл! Прочитай алфавит в обратном порядке или придумай еще что-нибудь… Теперь медленно сядь. Положи руки на голову Терезе. Хорошо, очень хорошо, посиди так. Теперь твоя очередь, Тереза. Действуй, посмотрим, из чего он сделан. Отлично! А теперь, Карл, медленно развернись и вонзись в Лили изо всех сил! Покажи, на что ты способен.

Лили громко вскрикнула и повернула перекошенное, испуганное лицо к камере.

– Хорошо, очень хорошо, у зрителей от восторга штаны будут мокрые, – мурлыкал довольный Серж.

После этого на всех снимках Лили отчетливо появилось выражение опустошенности и обреченности, знакомства с мерзкой стороной жизни и усталого смирения с ней.

В конце концов, куда могла она пойти? Что иное умела она делать? Как бесконечное количество раз напоминал ей Серж, она не имела никакой специальности и годилась разве что в мелкие воришки или в помощники продавщицы, да и туда бы ее не взяли, потому что у нее не было опыта работы. Она грызла пальцы от злости, но понимала, что Серж говорит правду. Но когда Серж не заставлял ее заниматься этими унизительными вещами, он бывал добр, покупал ей то, что она просила, – конфеты, журналы о кино, пластинки, туфли на высоких каблуках, новую одежду. Он водил ее в кино, в рестораны, на разные вечеринки, хотя последние ее не очень интересовали. Ей не нравились те специфические, долгие и слегка презрительные взгляды, которые искоса бросали на нее мужчины, и она была рада, что Серж никогда не оставлял ее одну. Он постоянно следил за тем, чтобы она была где-то рядом, неплохо обращался с ней; и по крайней мере ей не надо было сейчас вставать в пять утра, чтобы расшивать чьи-то ночные рубашки.

Наслаждаясь тем новым и незнакомым, тем приятным, что она обрела в настоящем, Лили никогда не думала о прошлом. Она старалась никогда не задумываться и о будущем. Теперь она была даже рада, что настоящая мамочка уже никогда не сможет разыскать ее; потому что, когда она вспоминала эту свою мечту или же когда ловила себя на том, что старается вспомнить Анжелину или Феликса, ей приходилось признаваться самой себе в том, что она стыдится своей нынешней жизни. Но как еще она могла бы жить?

Постепенно Лили стала создавать вокруг себя нечто вроде психологической защитной скорлупы. Она делала вид, что ей все равно, притворялась, что ей ничего не стоит сниматься в этих омерзительных и постыдных фильмах. Эта защита позволяла ей как-то выносить необходимость лежать обнаженной на постели со странными, рассчитывающими каждое свое движение незнакомыми мужчинами и женщинами самого разного возраста и цвета кожи, но с одинаково жесткими, неприятными лицами – и все это на виду у других незнакомых ей людей, которые работали на съемочной площадке. Она была внутренне готова со спокойной усталостью принять любое унижение, смириться с ним; хотя как-то раз, когда Серж притащил в студию большую овчарку, с Лили вдруг случилась истерика.

Лили снова припомнились все мелкие детали того бегства по холоду, снегу и грязи, в полной темноте, то жуткое рычание собак и один-единственный тонкий вскрик, перешедший затем в какой-то хлюпающий стон. Она изо всех сил прижалась к Сержу, крича: «Нет! Нет! Феликс, Феликс, помоги мне!» Ее всю трясло, она стучала зубами и работать в тот день уже больше не смогла.