Жюльетта Бенцони - Дочь последнего дуэлянта

Эта вторая смерть еще больше сблизила Шарлотту де Конде и молодую вдову отважного дуэлянта Франсуа де Бутвиля. Шарлотта, заботясь о будущем трех сирот, взяла их к себе: Мари-Луизу, Изабель, которой было тогда немногим больше года, и Франсуа, родившегося после смерти отца.

Поступив так, она следовала как сердечному расположению, так и присущей ей любви к справедливости: с семьей де Бутвиль обошлись жестоко. Де Бутвили были из бедных Монморанси, осуждение главы семьи на казнь отняло у них последнее. Львиная доля всего, чем они владели, отошла в королевскую казну, включая парижский особняк на улице Прувер. У вдовы сохранился лишь маленький замок с деревенькой Преси-сюр-Уаз и некоторые земли. Что же касается завещания герцога Анри [5] Перед смертью Анри де Монморанси назначил своим наследником малолетнего Франсуа де Бутвиля, последнего представителя рода Монморанси мужского пола. ( Прим. автора .) , то им пренебрегли, а у Шарлотты де Конде после казни брата отобрали в ту же казну великолепные замки Шантийи, Экуэн и другие владения.

Узаконенное ограбление было последней каплей, которая переполнила чашу терпения Шарлотты. Ее прекрасное Шантийи, владение, которое она так любила! Из-за вошедшей в поговорку скупости ее отца замок в Шантийи год из года ветшал и все же был еще великолепен, и она, несмотря на то что лишилась матери, провела там в детстве немало счастливых часов среди парков, прудов и лесов благодаря доброте своей тети Дианы, герцогини Ангулемской. Диана покровительствовала ее, столь неожиданной, любви с королем-беарнцем и старалась скрасить начало ее такого несчастливого брака с Конде… Слабохарактерного, жалкого труса, который, будучи французским принцем крови, не постыдился валяться в ногах у всемогущего и за это тем более всеми ненавидимого министра, чтобы тот соизволил отдать его сыну руку ничем не привлекательной девчонки! Только из-за того, что она его племянница! А для Шарлотты сын был светом в окошке, все ее надежды были сосредоточены в нем.

– Кровь Бурбонов смешается с кровью бывшего епископа Люсонского, самой ничтожной кровью во Франции!

Шарлотта, сама того не замечая, размышляла вслух и обратила на это внимание, только когда ее кузина тихо проговорила:

– Но какой в этом смысл? Чего ждет ваш супруг от кардинала?

– Его богатства, чего же еще? Король сделал Ришелье баснословно богатым, ограбив нас с вами! Вас и меня! Конде думает – не сомневаюсь, что кто-то намекнул ему на это! – что после заключения брака эта ничтожная девица может стать наследницей Ришелье!

– Не слишком ли вы суровы к ней? Мне кажется, она де Майе де Брезе, не так ли?

– Да. И что же?

– Даже если эта семья за долгие века растеряла прежний блеск, она не стала менее древней и менее знатной. Это очень достойные дворяне. Так утверждал мой отец, одержимый историей, обожавший крестовые походы, о которых мне часто рассказывал. В те времена, когда Иерусалим был столицей королевства франков, де Майе там были не на последнем месте. После смерти своей жены Жак де Майе вступил в Орден тамплиеров и стал в нем маршалом. Он прославился даже среди врагов своей доблестью, и, когда смерть настигла его в сражении при Тивериаде, люди султана Саладина почли для себя за честь сберечь частички его тела. Они носили их как реликвии, веря, что они наделят их такой же силой и мужеством.

– Откуда вы все это знаете? – поразилась изумленная принцесса.

– Эта история была у моего отца одной из самых любимых, и он часто ее рассказывал. А что касается де Брезе…

– Прошу вас, будьте милосердны, пощадите меня, – засмеялась госпожа де Конде. – Если их история столь же впечатляюща, мне не избежать ночью кошмарных снов! Мне вполне достаточно воинов с частичками тела и сумасшедшей матери!

– Однако вы мне не сказали, какой ответ получил господин принц.

– Министр милостиво согласился на его нижайшую просьбу. Иначе я не была бы в таком гневе. Близится Рождество, а свадьба состоится скорее всего в феврале. Тяжкое испытание! Стоит мне о ней подумать…

– Так постарайтесь не думать!

– Это очень трудно. А что бы вы сказали, если бы мы сейчас с вами отправились навестить госпожу де Рамбуйе? – неожиданно предложила принцесса и поднялась с канапе. – У нее дышишь совсем другим воздухом, куда более приятным. Что вы на это скажете?

– Скажу «нет, спасибо». Воздух, которым там дышат, для меня чересчур эфирен.

– Думаю, что моя дочь уже там. Я поеду и заберу с собой вашу милую Изабель и очаровательного Франсуа…

Милая Изабель, которая вот уже добрых четверть часа подслушивала под дверью, сочла, что сейчас самое подходящее время, чтобы как можно скорее удалиться, и, подхватив юбки, бесшумно, как кошка, понеслась на противоположный конец галереи. Вообще-то она ничего не имела против визита в особняк на улице Сен-Тома-сюр-Лувр, где маркиза де Рамбуйе устроила литературный салон, но сейчас ей больше всего нужно было одиночество, чтобы хорошенько подумать об услышанной новости, которая интересовала ее больше всего на свете. Решение было одно – парк, где, конечно же, в декабре никто не станет ее искать, тем более что уже стало смеркаться.

Зайдя к себе в комнату и накинув теплый плащ с капюшоном, Изабель, никого не встретив в коридорах, углубилась в парк, торопясь в свой любимый уголок. Это был заросший акацией небольшой фонтан в виде чаши, на которую опирался локтями ангелок с пухлыми щечками. Он смотрел на изящный бассейн, куда стекала вода. А возле бассейна стояла каменная скамейка и располагала к самым чудесным мечтам. Фонтан находился в стороне от великолепного особняка Конде, славного малыша никогда не навещали, поэтому Изабель сделала его своим доверенным лицом и другом. Но не только потому, что он был одинок. Этот малыш напоминал Изабель другого кудрявого ангелочка, не менее обаятельного, хотя этот играл с водой, а другой дул в трубу, ангелочка, обосновавшегося в церкви Преси, возле любимого замка ее детства, о котором она хранила самые счастливые воспоминания, несмотря на то что жизнь там была куда скуднее и беднее, чем у родственников Конде. Может быть, там ей было легче воскрешать мятежную тень отца, которого она так и не успела узнать. Ей не исполнилось еще и года, когда его голова покатилась по черному помосту на Гревской площади. Но всем своим пылким сердцем она обожала ослепительное виденье – своего отца, который весело смеялся, окруженный ореолом мелькающих блестящих шпаг.

Благодаря портрету, висящему в спальне ее безутешной матери, Изабель знала, что отец ее был красив, с волосами темными, как у нее самой и ее брата Франсуа, родившегося после его смерти, тогда как старшая сестра Мари-Луиза была в мать – светловолосой, с огненным дерзким взором и лукавой улыбкой, приоткрывавшей чудесные белые зубы.