Карен Уайт - Траектория полета

Мейси

Мейси с нетерпением наблюдала, как Берди водит наманикюренными пальчиками над аккуратно составленным рядком тюбиков с губной помадой в ящике ее туалетного столика, задерживаясь иногда над одним из них, затем двигаясь дальше. Обычно она не была так разборчива, и это наверняка связано с приездом Джорджии и ее клиента Джеймса.

Если она так будет возиться, Мейси опоздает на работу, а Бекки – на первый урок. Всегда одно и то же. Мейси не переставала удивляться тому, как Берди подчиняет себе окружающих, не произнеся ни слова.

Она плотно скрестила руки на груди, удерживаясь от желания схватить первую попавшуюся помаду и силой намазать матери губы. Мейси пользовалась одним и тем же оттенком многие годы, задумываясь время от времени, зачем вообще это делает. Привычка, скорее всего. Перенятая у Берди и Джорджии. Она рано стала пользоваться косметикой, в глупой попытке походить на мать и сестру. И все равно Мейси чувствовала себя другой – слишком высокая, слишком темноволосая, со слишком большим размером обуви. Как устрица среди голубей.

А потом возник Лайл, и она впервые ощутила себя красивой. Но даже это было временно.

Мейси отвернулась от Берди и стала смотреть в широкое круглое окно башни – на залив позади дома, дедушкину пасеку сбоку и дорожку к широкому переднему двору, выходящему на Бэй-авеню.

Комната Берди расположена в башне, она самая большая в доме, и в детстве Мейси и Джорджии она казалась волшебной. Они играли здесь в Рапунцель и другие сказки, причем Мейси всегда изображала принца, потому что была намного выше Джорджии, хоть и на четыре года младше.

В детстве здесь заключался весь ее мир, и, в отличие от матери и сестры, Мейси вполне была готова провести в этой башне всю жизнь. В ней она и осталась, в точности как хотела. Правда, сейчас ей хотелось только одного – завизжать.

Она заметила среди ульев дедушку, сидящего в шезлонге к ней спиной. Он делал так иногда, чтобы обдумать какую-нибудь проблему. «Чтобы распутать жизненные узелки» – так он говорил. По его словам, в гудении пчел, в строгом распорядке их работы, в траектории полета их маленьких полосатых тел, кажущейся хаотичной, в безустанном махании крылышек содержатся ответы на трудные жизненные вопросы. Джорджия тоже в это верила. Но для Мейси пчелы были просто надоедливыми насекомыми, как комары или тараканы, с опасными жалами на конце туловища. Слишком уж много раз ее жалили, чтобы она могла увидеть в пчелах что-то хорошее.

Грохот привлек ее внимание, и она обернулась к туалетному столику. Недовольная, что на нее не смотрят, Берди достала поднос с помадами из ящика и бросила его на пол. Блестящие тюбики раскатились по полу в разные стороны.

Мейси взглянула на беспорядок, на обиженную гримасу на лице матери и со вздохом достала из кармана юбки мобильный телефон. Она вызвала сохраненный для быстрого набора номер. Лайл ответил после первого же гудка.

– Я опаздываю. Можешь забрать Бекки и отвезти ее в школу? Я не знаю, как долго еще здесь пробуду.

Это было ее решение – преподавать в старших классах в Истпойнте на той стороне залива, а не рядом, в частной школе «ЭйБиСи» на Двенадцатой улице, куда ходила Бекки. Мейси полагала, что Бекки вырастет более независимой, если ее мать не будет учителем в той же школе. Лайл поддержал ее, хоть и не вполне согласился. Одно из достоинств, за которые она его любила, – то, что он всегда ставил семью на первое место.

– Уже еду, – ответил Лайл и повесил трубку.

Мейси решила не обращать внимания на его сухость. Она нагнулась и принялась собирать тюбики, делая себе мысленную пометку больше не покупать матери новую помаду, пока она не использует ту, что уже есть. Как будто Мейси решится однажды прекратить попытки завоевать любовь матери.

Она услышала, как внизу хлопнула дверь, и выпрямилась, гадая, как Лайлу удалось приехать так скоро. Выглянув в окно, она удивилась, увидев на подъездной дорожке «Кадиллак» Джорджии на полтора часа раньше, чем ожидала.

– Джорджия приехала, – сообщила она матери. – С Джеймсом.

Глаза Берди просияли, и она сразу же выбрала помаду. Мейси бросила собранные тюбики в ящик и пошла вниз.

– Спускайся. Я налью тебе кофе.

Однако Берди не слушала, медленно водя помадой по губам и напевая своему отражению.

Джорджию и Джеймса она встретила в прихожей. Сестра надела белое кружевное платье, в котором выглядела словно актриса из «Великого Гэтсби». Когда-то Мейси разделяла с Джорджией любовь к винтажной одежде и позволяла сестре выбирать для нее наряды. Ей нравилось то чувство, которое посещало ее, когда она думала, что выглядит так же красиво, как Джорджия. До тех пор, пока мать не сказала, что Мейси слишком высокая и у нее чересчур широкая кость, чтобы носить изящные силуэты прошедших эпох. Мейси возненавидела Джорджию за то, что та ей лгала, что заставила поверить, что может стать такой, как она.

– Рано вы, – произнесла она, не скрывая раздражения.

– Извините, – сказал Джеймс. Он держал в руках маленькую коробку, которую осторожно поставил на столик в прихожей, затем достал из коробки фарфоровую чайную чашку и блюдце и выложил рядом. Издалека Мейси было плохо видно, но, кажется, на белом фарфоре кружили черно-желтые пчелы. Она подавила желание передернуться всем телом, гадая, зачем кому-то может понадобиться рисовать насекомых на посуде, из которой люди едят.

– Это моя вина, – продолжил Джеймс. – Мне не спалось, и я бо́льшую часть ночи искал в Интернете все, что касается фарфора. Нашел музей антикварного фарфора в маленьком городке штата Иллинойс и подумал, что мы должны с ними связаться. Хотелось поскорее рассказать Джорджии.

Мейси видела, что сестру это скорее забавляет, чем раздражает, и удивилась. Она не видела Джорджию очень долго и решила, что сестра станет совсем чужой и непонятной. Но она вовсе не была непонятной. Да и как могла такой быть? Дедушка говорил, что они как те устрицы, которые срослись на дне, несмотря на отливы и приливы. Всю юность они вместе мечтали о будущем в этом доме у залива. Правда, это было до того, как Мейси узнала, что Джорджия умеет выбрасывать людей, как использованные салфетки, и что они не так уж и похожи друг на друга. Однако она не могла забыть и о том, что ее первое детское воспоминание – лицо сестры над бортиком ее кроватки, и первое сказанное ею слово – «Джорджия».

– По крайней мере, он сумел дотерпеть до семи, после чего позвонил Марлен и спросил меня, – сказала Джорджия. – Хотя мог бы позвонить и раньше, я не спала. Я и забыла, как тихо здесь по ночам. Все время просыпалась, думая, что что-то случилось.

– Если бы у вас был мобильный телефон, я бы отправил вам эсэмэску с просьбой позвонить мне, – ровным голосом заметил Джеймс.