Казимеж Тетмайер - Ha горных уступах (сборник)

Вскоре потом изба на полянке под Кошистой горой была готова. Люди назвали со разбойничьей избой.

И благословил Господь её строителей, были они здоровы, были у них деньги; да вскоре всем им конец пришел по очереди.

Юзька Лущика, атамана и главного строителя (он лучше всех строить умел) повесили за ребро на крюке в Микулаше Липтовском, и висел он до тех пор, пока не умер – там его и похоронили.

Сташек, его младший брат, умер от воспаления легких – напился воды, устав от погони пограничной таможенной стражи, когда пробирался с табаком в Галицию. Умер он в деревне.

Питонь сорвался с решетки висницкого замка при попытке побега, свалился с большой высоты, разбил голову и умер на месте. Его похоронили на висницком кладбище.

Проворный или Горный Косля последним ушел на тот свет. Погиб он в долине Старолесья у низких озер от пули охотника из Спижа, который охотился на коз.

Похоронил его под собою снегь, а весною орлы разнесли по кускам его тело.

Таков был конец четырех строителей. разбойничьей избы. Но изба видала еще так еще многое на своем веку.

В ней играли знаменитую свадьбу Зоськи Моцарной из Костелиск, свадьбу, которая еще так нехорошо закончилась.

Моцарные славились силой, – и сама Зоська могла положить самого сильного мужика, срубала деревья в лесу, – а когда ей было около тридцати лет, поступила в разбойничью шайку Франка Топора и наводила ужас на все города и местечки за Татрами. Никогда не знавала она любовных объятий: все боялись сойтись с ней. Когда же она стала славиться награбленным богатством (а брала она из добычи, сколько хотела: с ней торговаться никто не смел), Куба Питонь из Костелиск, не бедный, да жадный мужик, начал добиваться её руки.

Не советовали ему люди, да и сама она говорила:

– Куба, оставь лучше, не выдержишь!..

Но уж очень он на богатство зарился, не обращал внимания на добрые советы.

А так как Зоська не очень хотела показаться в хохоловском костеле (там она еще недавно украла двух лошадей у богатого хозяина, Михала Тыльца, которому чуть не вся деревня была сродни), – ей и пришла в голову мысль отпраздновать свадьбу в хорошо ей знакомой разбойничьей избе.

Целая толпа гостей ехала туда из под леса вглубь, верхами, с песнями и музыкой. На лошадей навьючили бочки с вином и с пивом, и вся вековая пуща наполнилась гамом, которому вторили далеким воем испуганные волки.

Зоська истратила на свадьбу котелок талеров. Гремели пистолеты и ружья, зажгли костер – огонь доходил до самых верхушек соссн, а зарево от него было, как от пожара. Но у Кубы к утру оказались сломанными три нижних робра, одно с правой и два с левой стороны… Там он на третий день и помер; отвезти его в Костелиски нельзя было: все у него болело, да и дороги не было.

Похоронили его в лесу и поставили крест, и долго еще ходила поговорка: повадился Куба Питонь к Зоське Моцарной.

Она его очень жалела и говорила, что ни в чем не виновата, что хотела обойтись с ним, как можно осторожнее, и что ее только на одну минуту разобрало – и вот тебе…

Там, в разбойничьей избе, скрывались от проклятий и воплей людских несчастный Яси Слодычек и сестра его Тереза – она семнадцати лет, он двадцати; они влюбились друг в друга вопреки Божьему завету и человеческим законам, и должны были бежать из родной деревни, из отцовского дома. Там они похоронили под старой сосной маленького ребенка, умершего от голода и холода, от которых и сами они умирали, а Ясь, который ходил когда-то в школу в Новом Торге, сорвал кору с сосны над могилкой и вырезал на мой такую надпись:

Долго стояла эта сосна с надписью, пока её не спалило молнией. Разное говорили про это те, кто знали: одни, что Богу угодно было дать знак, что он принял просьбу Яся и дитя его, хоть некрещеное, взял на небо; другие, будто он хотел показать, что дитя горит в адском огне, как сосна горела от удара молнии. – Бог, как Бог, – говорила старая Гадейка, их тетка, – он, что орел в небе. Кто знает, куда он летит? Не противятся ему ни тучи, ни дожди. Куда хочет, туда и летит. Так и Господь Бог свободен.

Там, в разбойничьей избе, жил Войтек Самек из Закопаного, завзятый охотник на медведей. Звали его «Зрячим», потому что видел он дивные дивы, каких никому не случалось видеть (он-то и видел рыбу с бараньей головой в Морском Оке). Там, в разбойничьей избе, видел онь раз страшного всадника Татр – рысь на шее у оленя; она промчалась по полянке, под самой разбойничьей избой, несясь как вихрь на обезумевшем от отчаяния животном. Слыша издали стоны и увидев ужасное зрелище, Самек испугался, думая, что это привидение, и даже перекрестился, – олень промчался и исчез в чаще.

Там видел он отчаянную борьбу медведя с пятью волками. Весь лес дрожал от рева и хрипа, а снег метелью взбивался в воздух над кучей зверей. Медведь, на которого волки напали неожиданно, не успел убежать в лес, к деревьям, и волки на него насели. Самек смотрел из двери разбойничьей избы, с ружьем в руке, на эту борьбу. Жаль ему было медвежьей шкуры, да любопытство взяло, кто победит. Медведь защищался храбро и пятился к лесу, к молодым соснам. Самек боевой душой своей радовался, глядя, как могучее животное поднималось на дыбы и махало огромными лапами, ревя и сопя. Но проворные волки отскакивали в стороны и загораживали дорогу к лесу… Одного медведь ударил в голову, он упал со стоном в снег, – сквозь разинутую паоть его полилась кровь. Другой с брюхом, распоротым медвежьими когтями, подскочил высоко в воздух и упал, купаясь в крови своих внутренностей. Вдруг самому большому из волков удалось напасть на медведя сзади и вонзить ему клыки под уши в шею. Тогда другой волк впился ему в горло, а третий тоже подскочил к его шее. Придушенный, задавленный медведь упал, расставив лапы. Теперь виден был только чудовищный ком тел, слышался такой стон, рев и хрип, смешанный с воем издыхающих тут же волков, что у Самка ружье дрожало в руках от потрясающего зрелища.

Прошло, может быть, полчаса, пока звери боролись, валяясь и ползая по земле, сцепившись так, что трудно было отличить одного от другого. Наконец, медведя загрызли, – он перестал зашищаться, а волки, красные от крови, сочившейся из ран, стали рвать его мясо и пить его кровь. Тогда Самек уложил двумя выстрелами двух волков, а третий убежал.

Рассказал он это, вернувшись домой, сидя в теплой избе за дымящейся картошкой, приправленной горячим молоком. Слушала его жена, слушали трое рослых сыновей и три полногрудые, румяные красавицы-дочери, которые ткали полотно на станках, пока не начинало светать. Сидели они кто на скамье, кто на ведерке, кто на стуле, опершись круглыми подбородками на руки, и слушали чудные рассказы, которые отец приносил всегда с собой с гор. Слушали его и двое кумовей, родственники и друзья Самка, большие охотники, Ясек Вальчак и Мацек Татарин; они пили венгерское вино, которое поставили перед ними, и пыхтели густым душным дымом трубок. На завтра хотели они вместе с Самком отправиться к разбойничьей избе за шкурами убитых зверей, которые не потеряли цены, хоть и истрепались в борьбе, да за мясом и салом медвежачьим, очень целебным во всех болезнях, – если только не утащат богатой добычи водки, рыси, лисицы, куницы или птицы.