Григорий Квитка-Основьяненко - Малороссийская проза (сборник)

Тут весь народ – а их было-таки немало одних стариков – так и закричали: сохрани его, Господи, для нашего и детского счастья на многие лета!

Как тут – откуда услышался колокольчик… и прискакал исправник, да прямо к Тихону в хату, да и крикнул тотчас:

– Ступайте весь народ к волости; губернатор приехал; собирайтесь все; есть дело. Тихон, пойдем со мной, и с женою, и с детьми.

Вот народ и бросился весь к волости, а по дворам десятские бегают да собирают, чтобы и старое, и малое, все чтобы шли туда, потому что дело есть. Собралась громада, а тут и исправник, пришел и за ним Тихон, и Стеха, и дети их. Стеха бы то шла да надвое думала: зачем ее с детьми ведут к губернатору? Или меня накажут, зачем я все бранилась с Тихоном; или, больше того, что его накажут, зачем обобрал у меня всю одежу; и когда б таки хорошенько, да хорошенько…

Только что стали к волости доходить, тут вышел к громаде сам губернатор и спрашивает: где Тихон Брус? Вот исправник и подвел его. Губернатор взял его за руку и, поставивши подле себя, да и говорит:

– Стань здесь, почтенный старичок! – да и дал исправнику бумагу и велел вслух читать… Господи милостивый! Что же то там написано было!

К самому царю дошло до сведения, что в этот голодный год Тихон делал, как старался, как людей пропитывал и как за царскую казну исправно покупал и порядком его всем раздавал; а что наиболее, что сам всего своего имения лишился и все употребил на пропитание людей в своем селе. Так за это все царь прислал ему медаль серебряную, великую, а на ней самое таки настоящее царское лице, и повелевал ту медаль надеть на Тихона на ленте, да широкой, да красной, как обыкновенно бывает кавалерия. Да еще сверх того повелевал из своей царской казны выкупить все имущество, что заложил Тихон, и его, и женино, и детское, и пополнить ему все деньги, сколько он издержал на пропитание людское.

Как это прочитали, так народ удивился от радости, а Тихон стоит, наклонивши голову, и не помнит себя, в раю ли он или где? Малой ли чести он дожил?

Потом губернатор вынул из ящика ту царскую медаль и повесил на ленте на шею Тихону, а тот так и упал на колена да плачет же то от радости, как малое дитя. А тут и Стеха с дочками тоже припала к ногам губернатора да целует их; только уже неизвестно, рада ли она была медали, что мужу ее надели, или тому, что воротились ее очипки, и плахты, и намисты, и все…

Вот губернатор, надевши медаль, поднял Тихона, и поцеловал его в голову, и сказал:

– Поздравляю тебя, почтенный старичок, с царскою милостью! Потом велел исправнику все имущество Тихоново, что тут было уже привезено и из-под залога выкуплено, и деньги, сколько повелено было, отдать все Тихону, а обществу приказать, чтобы все Тихона и уважали, и почитали. А жене приказывал, чтоб не спорила, и не бранилась с мужем, и слушала бы его во всем, и детей учила слушать отца потому, что он ни вздумает, то все на пользу. Потом опять к Тихону и говорит:

– Видишь, старик! Ты не ошибся: делай добро, вот и тебе будет добро! – Потом поклонился народу, садясь в свою коляску, да и сказал: – Прощайте, люди добрые! Молитесь за царя!.. – да и поехал скоро себе.

А народ же то весь, снявши шапки и поднявши руки к Богу, так в один голос и зашумели:

– Подержи его, Господи, в счастье и здоровье на этом свете и при нас, и при наших детях и внуках, что он нас в самую злую годину не оставил и пропитал нас, как отец детей, и того наградил, кто пекся об нас. Пошли, Господь милостивый, царю нашему и царице всего, чего они от тебя желают и что ты знаешь, за их добродетель, им послать.

Вот так-то мы молимся каждый день, и детей учим, за то добро, что он нам посылает каждый день.

С Малорос. В. Н. С.

Смутен и невесел сидел себе на лавке, в новой светелке, что отгородил от противной хаты [187] Противная хата, через сени расположенная, напротив обыкновенной, великой хаты. Это означает достаточного хозяина. ( Прим. автора.) , конотопский пан сотник Никита Власович Забрёха. Хоть парень себе и опрятный был, а тут и в воскресенье не переменил сорочки и, не раздеваясь, сердечный, так и ночевал; рад-рад, что хоть заполночь, а дотащился до дому; а тут заснул ли нет ли, а уже его, еще и солнце не всходило, разбудили. Тотчас вскочивши, вызевался, вычесался, помолился Богу, раза три нюхнул крепкого роменского табаку, прослушал, что ему читали, дал порядок и, оставшись один в светелке, сел на лавке. Голова у него нечесана, чуб не подбритый, лицо не умыто, глаза заспаны, усы растрепаны, сорочка разорвана; подле него трубка и табак, чернильница, гребешок и полная фляжка еще прошлогодней грушовки, с вечера поставленной ему, чтобы, знаете, с печали ему выпить. Но как он затужил снова, то и забыл выпить, да так и лег, да и теперь, вставши, не очень бросался на ту грушовку, потому что новая беда совсем его смутила и он с печали сам себя не помнит.

Какая же там ему беда сложилася, и отчего так одолела его печаль? Але! Подождите-ка; я вам все расскажу – и откуда он так поздно приехал, и зачем не дали ему хорошенько и выспаться. Дайте-ка, у кого крепче табак, понюхать да тогда и слушайте.

Пан сотник Власович был роду честного и важного. Кто только ни помнил, сотенною старшиною всегда были Забрёхи; а деды и прадеды – Никитовы – в славном сотенном местечке Конотопе все были сотниками; так, от отца к сыну, сотничество и переходило. Вот, как и старый Влас Забрёха, сотник конотопский, умер… И как-то жалело за ним все казачество! Да-таки и все люди, и стар и мал, все плакали. А когда хоронили, так гроб его несли через все село на руках, как обыкновенно дети отца; и похоронили подле церкви, и славно во все срочные дни помянули. Как же отпили последний сороковый день, то громада и собралася на совет, кого поставить сотником? Тут все в один голос закричали:

– А кому же быть? Власовичу, Забрёшченку, какого нам лучшего и скать?

Вот так-то и поставили его сотником, и стал он из Забрёшченка сам целым Забрёхою.

Вот он, похоронивши отца, сюда-туда осмотревшися, видит, что ему есть уже лет двадцать пять; негде деться, надо жениться, надо невесту искать… Отец же его, старый Влас, был себе скупенек, и когда было Никита, как возьмет его за сердце, станет отца просить, чтоб его женили, то старик наморщит брови, глянет на него сурово да и скажет:

– Пускай-ка прояснится, видишь, как пасмурно. Какой теперь сын женится? Видишь, хлеб дорог: по пятнадцати копеек мешок муки; да и тесно нам будет, как тебе жену возьмем, только и есть, что хата с комнатою, да через сени противная хата, да и полно; где мне вас местить с детворою, что уже знаю, что так и осыпят. Пускай-ка, после подумаем.