Тобиас Вулф - Жизнь этого парня

Той ночью в постели я снова плакал. Наконец, я вылез из кровати, встал на колени и сымитировал молящегося человека, а потом сымитировал того, кто получает божественное утешение и вдохновение. Я перестал плакать. Я улыбнулся сам себе и вызвал чувство тепла в груди. Затем забрался обратно в постель и смотрел вверх на потолок с блаженным выражением лица, пока не заснул.

Несколько дней я уходил далеко от квартиры в те часы, когда знал, что буду там один. Я вновь обходил город кругом или играл с друзьями-мормонами. Один мальчик, в первый же день привлек внимание всей школы тем, что завопил, когда была озвучена фамилия одного одноклассника – Бун. «Эй! – это вы про Дэниела?» Его собственное имя было названо вскоре после, и оно оказалось Крокетт. Он казался озадаченным тем взрывом смеха, который последовал после. Он не разозлился, лишь сконфузился.

Его отец был веселым человеком, который любил детей и обыкновенно брал нашу банду поплавать в Уай Эм Си Эй и на молодежные концерты, которые давал хор «Табернакл». Мистер Крокетт позднее стал судьей Высшего суда штата, того самого, что приговорил Гэри Гилмора к смертной казни.

И хотя я избегал квартиры, я не терял уверенности в том, что рано или поздно снова достану винтовку. Все мои представления о себе и о том, кем я хотел бы быть, были связаны с оружием. Так как я не знал, кто я, любой мысленный образ меня самого, не важно насколько он был гротескным, имел надо мной силу. Теперь-то я понимаю это. Но мужчина, которым я стал теперь, не может помочь тому мальчугану, ни в этом, ни в том, что последует дальше. Этот мальчик всегда будет вне пределов досягаемости.

Однажды днем я провожал друга до дома. После того как он зашел внутрь, я посидел некоторое время на ступеньках, потом вскочил на ноги и быстро зашагал к себе. Квартира была пуста. Я вытащил винтовку и почистил ее. Положил обратно. Съел сэндвич. Вытащил винтовку снова. И хотя я не заряжал ее, я выключил свет и задернул шторы, затем занял свою позицию на диване.

Я держался несколько дней после того случая. Теперь я снова взялся за старое. Час или около того я целился в людей, проходящих мимо. Снова дразнил себя тем, что винтовка не заряжена. Щелкал курком в воздух, испытывая собственное терпение, как обыкновенно это делает шатающийся зуб. Я только выпустил из виду одну машину, как появилась другая, повернула за угол у подножия холма. Я нацелился на нее, затем опустил винтовку. Не знаю, видел ли я когда-нибудь эту машину раньше, но она была такого цвета и типа – большая, плоская, голубая, – которые говорили о том, что на ней ездят государственные служащие или монахини. Можно было понять, что внутри – монахини, по тому, как их головные уборы заслоняли все окна, и по тому, как они водили – очень медленно и осторожно. Даже на расстоянии можно было почувствовать напряжение, которое излучал автомобиль.

Машина ползла вверх по холму. Она стала двигаться еще медленнее, приближаясь к моему дому, затем остановилась. Передняя дверь со стороны пассажира открылась, и оттуда вышла сестра Джеймс. Я отскочил от окна. Когда я выглянул на улицу снова, машина все еще была там, но сестры Джеймс уже не было. Я знал, что дверь квартиры закрыта – я всегда закрывал ее, когда доставал винтовку, – но я подошел к двери и все равно проверил ее еще раз. Я слышал, как она поднималась по лестнице. Она насвистывала что-то. Остановилась у двери и постучала. Это был очень настойчивый стук. Пока ждала, она что-то насвистывала. Постучала снова.

Я стоял там, где стоял, неподвижно и тихо, с винтовкой в руках, боясь, что сестра Джеймс может каким-то образом пройти через закрытую дверь и обнаружить меня. Что она могла бы подумать? Какие бы выводы она сделала, увидев винтовку, меховую шапку, военную форму, затемненную комнату? Что бы она сделала со мной? Я боялся ее неодобрения, но еще больше – ее непонимания и даже изумления по поводу того, чего она не смогла бы понять. Я сам не понимал этого. Нахождение так близко к столь сильной личности заставляло меня чувствовать собственную ущербность, нелепость моей одежды и всего реквизита. Я не хотел, чтобы она входила, и в то же время, что странно, я этого желал.

Спустя несколько мгновений под дверь протиснулся конверт, и я услышал, как сестра Джеймс спустилась по лестнице. Я подошел к окну и увидел ее низко наклонившейся, чтобы залезть в машину, поднимающей свое облачение одной рукой и тянущейся внутрь другой. Она устроилась на сиденье, закрыла дверь, и машина медленно начала подниматься на холм. Больше я никогда ее не видел.

Конверт был адресован миссис Вулф. Я разорвал его и прочитал записку. Сестра Джеймс хотела, чтобы моя мать позвонила ей. Я поджег конверт вместе с запиской в раковине и смыл пепел в канализацию.

Рой вязал мушек для рыбалки за кухонным столом. Я пил пепси и смотрел на него. Он низко склонился над своей работой, что-то сосредоточенно бормоча. Он сказал, довольно грубо:

– Что ты думаешь о маленьком братике?

– Маленьком братике?

Он кивнул.

– Мы с твоей матерью подумываем о том, чтобы создать семью.

Мне совсем не понравилась эта идея, точнее сказать, меня пробрало холодом насквозь.

Он глянул на меня сверху из-за тисков:

– Мы уже почти как семья, если подумать, – сказал он.

Я ответил, что надо полагать так.

– Нам очень весело. – Он снова посмотрел на тиски. – Очень. И мы думаем об этом. Маленький мальчуган в доме, представь? Ты мог бы обучать его чему-то. Мог бы научить его стрелять.

Я стоял неподвижно и тихо, с винтовкой в руках, боясь, что сестра Джеймс может каким-то образом пройти через закрытую дверь и обнаружить меня. Что она могла бы подумать?

Я кивнул.

– Это то, о чем мы думали в том числе, – сказал он. – Я не знаю, правда, насчет имени. Что ты думаешь об имени Билл?

Я сказал, что мне нравится.

– Билл, – сказал Рой. – Билл, Билл.

Он замолчал, уставился на патрон с мушкой, на свои руки. Я закончил пить пепси и вышел.

Когда мы с матерью завтракали на следующее утро, Рой принес из джипа принадлежности для рыбалки и все необходимое для кемпинга. Он связывал что-то на заднем дворе, когда я уходил в школу. Я крикнул: «Удачи!», он помахал мне, и я больше никогда его не видел. Мать была в квартире, когда я вернулся из школы в тот день, она паковала вещи в чемодан, который лежал открытый на ее кровати. Два других чемодана были уже запакованы. Она напевала что-то себе под нос. У нее был яркий румянец, ее движения были быстрыми и уверенными, все вокруг нее искрилось радостью. Я понял, что мы снова собираемся в дорогу в тот момент, когда услышал ее голос, даже до того, как увидел чемоданы.

Она спросила меня, почему я не на занятиях по стрельбе из лука. В вопросе не было ни капли подозрительности.