Леопольд Зонди - Моисей. Ответ Каину

В связи с этим Фрейд пишет:

«Не самым ли естественным будет для того, кто хочет повлиять на религиозные убеждения других, это обратить этих других в свою собственную религию? Не вызывает сомнения то, что у еврейского народа в Египте была какая-то религия, однако если Моисей, давший евреям новую религию, был египтянин, то не следует отклонять и предположение о том, что эта новая религия была египетской» [20]. Позднее он повторяет это еще раз: «Вполне возможно, что религия, которую Моисей дал иудеям, была все-таки его собственной, одной из египетских религий, хотя и не общеегипетской» [21].

Заключая вышеупомянутую статью, Фрейд снова повторяет свое предположение. После того, как Фрейд пришел к согласию относительно монотеизма Эхнатона, он пишет:

«Теперь мы рискнем заявить: если Моисей был египтянином и если он передал евреям свою собственную религию, то это и была введенная Эхнатоном религия Атона… » [22] «Как известно, еврейский символ веры гласит: Шема Исраэль Адонай Элохейну Адонай Эхад. Если имя египетского Атона (или Атума) созвучно с древнееврейским словом Адонаи и с именем сирийского бога Адониса не случайно, а из-за прадревней языковой и смысловой общности, то приведенную формулу иудаизма можно было бы перевести так: „Слушай Израиль, наш бог Атон (Адонай) – единственный Бог“» [23].

Первой задачей у Фрейда было выведение еврейского монотеизма из египетской религии Атона. И он предпринимает значительные усилия для того, чтобы найти для обоснования этой идеи все новые и новые аргументы.

Во-первых, иудейская религия, как и религия Атона, ничего не хотела знать о потустороннем мире и о жизни после смерти. Впрочем, как уже было сказано, Эхнатон победил религию народа, в которой существенную роль играл бог мертвых Озирис.

Во-вторых, для согласования между собой двух монотеистических религий Фрейд выдвигает в качестве главного аргумента обрезание. Этот обычай, по мнению Геродота, посетившего Египет около 450 лет до н. э., должен был прийти к евреям из Египта, где обрезание сохранялось в тайне с давних пор. На основании этих фактов Фрейд делает следующий вывод; если Моисей дал евреям закон обрезания, то он должен быть египтянином, а религия Моисея – египетской. А иначе, какой же смысл в том, спрашивает Фрейд, чтобы «иудейский» Моисей заставлял евреев, которые и так страдали в египетском рабстве, делать им еще и обрезание.

В-третьих, Фрейд предполагает, что, как египтянин, Моисей был убежденным сторонником новой религии Атона. Однако смерть Эхнатона разрушила все его планы и замыслы. Он потерял свое Отечество. Могучий и полный сил египтянин, он искал для себя новый народ и нашел в Гозене евреев (то есть не Яхве, а Моисей – как считает Фрейд – выбрал для себя народ). «Возможно, к тому времени, – читаем мы у Фрейда, – он был наместником пограничной провинции (Гесем), в которой (еще во времена гиксосов?) осели некоторые семитские племена. Их-то о н и избрал своим новым народом. Решение, изменившее ход мировой истории! Он достиг согласия с ними, стал во главе их и «сильной рукой» направил их переселение. Тогда, в полной противоположности библейской традиции, следовало бы предположить, что исход прошел мирно, без преследования» [24]. Он верил также и в то, что так называемые первые левиты [3] Левиты были родом жрецов, коленом 3-го сына праотца Иакова и Лии. Левит не обязательно был священником. – Прим. автора. были не евреями из племени Левия, а теми верующими в Атона египтянами, которые сопровождали Моисея во время странствия.

В-четвертых, вполне правдоподобным является то, как предполагают многие историки, что Исход состоялся только в XIII веке до н. э., в эпоху правления Мернептаха. С точки зрения Фрейда, это ни в коем случае не противоречит тому тезису, что появление еврейского монотеизма напрямую связано с монотеистическим периодом в истории Египта. Так же, как и со жреческой школой в Оне (Гелиополис), откуда вышел монотеизм и которая «пережила катастрофу, и сумела после Эхнатона воспитать еще несколько поколений, покоряя их своим способом мышления. Соответственно, деяние Моисея мыслимо и в том случае, если бы он жил не в эпоху Эхнатона и не испытывал бы личного влияния последнего, то есть если бы он был лишь приверженцем или членом школы в Оне» [25].

В-пятых, современные историки, представителем которых был Э. Мейер и которого высоко ценил Фрейд, делают в своих исследованиях вывод, что народ Израиля принял в Меребат-Кадесе новую религию. В этом месте, предположительно, от арабского племени мадианитян (а также кенитов) был принят культ бога Яхве (в дальнейшем обратите особое внимание на кенитскую гипотезу). Как считает Э. Мейер, Яхве – это бог вулканов, « жуткий, кровожадный демон, блуждающий по ночам и избегающий дневного света» [26]. М. Бубер с этим не согласен.

Сюда напрашивается неприятный для З. Фрейда вопрос: каким образом можно привести в соответствие между собой мадиамского Моисея из Кадеса и Моисея из Египта? Фрейд, вероятно, считается с традицией до такой степени, что не станет отрицать «демона Яхве», а вместе с ним и других Моисеев из Кадеса и Мадиама. От этого его удерживает глубокое уважение к Э. Мейеру как к историку.

Он просто изобрел романтическую конструкцию, в которой образ Моисея удваивается:

«Кратко сформулируем полученный результат: к уже известным

двойственностям этой истории – две массы племен, соединившиеся для образования нации, два царства, на которые распадается эта нация, два имени Бога в библейских первоисточниках – мы прибавим еще две: два вероисповедания, первое из которых вытесняется вторым, а позднее все же победоносно выходит из-за него, и два основателя религии, и оба они названы одним и тем же именем „Моисей“, их персоны мы обязаны отделить друг от друга. И вся эта двойственность – неизбежное следствие первой: того факта, что одна составная часть народа имеет пережитый опыт, который надо оценивать как травматический, другая же часть осталась к этому опыту чуждой» [27].

Слабость и непрочность мыслительной конструкции Фрейда, согласно которой иудейский монотеизм вместе с образом Моисея оказались египетского происхождения, проявляется, по нашему мнению, там, где Фрейд вынужден был удвоить образ Моисея, разделив его на мадиамский и египетский. И все это для того, чтобы защитить свою конструкцию от нападок более современных историков. По этому поводу с полным правом можно процитировать Э. Мейера: «Сочинение романов не является задачей исторического исследования». А именно это и сделал З. Фрейд. Монотеизм Эхнатона – это все-таки история. То, чем Фрейд продолжил эту историю, по нашему мнению, – это роман. Однако из этого гениально набросанного романа не получится научно обоснованной истории до тех пор, пока из-под руин блистательного города Телль-эль-Амарны не извлекут глиняные дощечки, на которых будет обнаружено имя Моисея: принца или военачальника, высокопоставленного жреца или просто служителя Эхнатона. В этом вопросе археология пока еще остается в долгу перед З. Фрейдом.