Марион Вудман - Опустошенный жених. Женская маскулинность

Поиск основанных на любви связей между существующими противоположностями – духом, лишенным телесности, и бессознательным телом – оказался самой трудной задачей в процессе анализа Бриджитт. Угнетающая ее энергия заставляла ее психический маятник качаться из стороны в сторону: от света – через положение равновесия – к темноте и отчаянию.

Бриджитт – женщина, которая в результате ошибки врачей лишилась первичной связи с матерью. Когда она родилась, матери отдали чужого ребенка. Спустя какое-то время эту ошибку обнаружили, но ее мать уже привязалась к другому ребенку. Таким образом, Бриджитт стала для своей матери не реальным ребенком, а постоянным напоминанием об отсутствующем ребенке. В результате Бриджитт выросла, культивируя в себе скрытое отчуждение к самой себе, как если бы у нее за спиной или у нее внутри находился другой человек – настоящая дочь ее матери. У этого отчужденного Я преобладало характерное стремление к совершенству, возникшее под влиянием теневого Анимуса.

Очень рано ее тело (которое она бессознательно не могла целиком ощущать как свое из-за нарушенной связи с матерью) утратило способность расслабляться и двигаться, используя собственную энергию. Она металась из одной крайности в другую: от лжеконтроля и тотального контроля до полного отсутствия контроля. Этот поведенческий паттерн проявлялся в ее пристрастии к еде, к покупкам, в том, как она тратила время и деньги. Почти в каждой сфере жизни она постоянно переходила от пиршества к голоданию. Больше всего ее беспокоило, что ежегодно ее вес значительно изменялся и разница в весе достигала 35 фунтов [37] 35 фунтов – почти 16 кг. – Прим. ред. . Такие колебания веса вызывали у нее сильную тревогу.

Наконец, в один из выходных она оказалась в больнице. Вспоминая это потрясение и последующие изменения в своей жизни, она писала:

Я думала, что моя усталость была вызвана накоплением постоянно действующего стресса. Он заглушал мою способность распознавать странные симптомы. Бог знает, откуда у меня стресс! Теперь у меня к тому же и диабет! Он погубил веру в то, что мое тело сможет принять пренебрежение и совершенное надо мной насилие. Я поняла, что относилась к телу как к барже, нагруженной всяческими стрессами. Я пихала в него пищу, лишь бы заглушить его усилия, направленные на то, чтобы рассказать мне о своей боли. Я не могла его услышать, и до сих пор оно чувствует, будто несет на себе непосильную ношу. Я считала себя непобедимой и потерпела поражение. Очень печально думать о том, что я больше не буду хозяйкой жизни, которую выбрала, но если бы это со мной произошло до того, как был открыт инсулин, то я бы уже скоро умерла.

Я была в ужасе. Посмотрела на дворик, где толпились пожилые люди, страдающие диабетом. Слепота, ампутация ног, проблемы с сердцем и почками – меня больше пугает полная таких страданий жизнь, чем сама смерть.

Я не понимала, как все случилось. Совершенно точно, что я не хотела, чтобы у меня был диабет. Я никак не могла понять, как постоянная страсть к еде, с самого детства, могла привести к столь губительным последствиям. В конце концов, я старалась быть хорошим человеком. У меня никогда не возникало мысли о самоистязании.

В то время именно ужас подвиг меня к тому, чтобы взять на себя ответственность за состояние своего тела. Я четко осознала, как сильно хочу жить. Я хотела сделать все от меня зависящее. Раньше я никогда не понимала, что мое пристрастие к еде притупляет способность отдавать. Мне следовало научиться любить свое тело, научиться использовать пищу для того, чтобы о нем заботиться.

Мне пришлось столкнуться лицом к лицу со своей зависимостью. Я знала все подробности о питании своей души. Если рассуждать рационально, все это имело смысл. Совершенно иная задача – применить эти знания. Мне следовало изучить свою душу и ее потребности, как я изучила свое тело и все, что ему необходимо.

Едва перешагнув тридцатилетний рубеж, Бриджитт оказалась под угрозой серьезного заболевания, исход которого – диабетическая кома и смерть. Не имея той самой первичной связи, она старается открыться для принимающей фемининности. Когда она впервые осознала свое положение, Анимус стал больше, чем обычно, истязать ее тело. Она проявляла исключительную настойчивость в точном измерении количества съеденной пищи и длительности упражнений. Ее тело реагировало периодически возникающими симптомами: напряжением в спине, спазмом в левом бедре, онемением левой стороны шеи и левого плеча. (Все симптомы относились к левой стороне тела, символически связанной с фемининностью.) Пытаясь все подвергать анализу, она по-прежнему мучила свое тело. Страх неопределенности возрастал, как только она фиксировала повышенное содержание сахара у себя в крови. И она снова очутилась в больнице.

Я осознала, что, несмотря на упорство, с которым я стремилась управлять своим телом, моя поджелудочная железа оставалась в декомпенсированном состоянии.

Быть больной диабетом оказалось гораздо хуже, чем я это себе представляла, поскольку я не могла управлять этой болезнью с помощью медитации, диеты и упражнений. Чем больше я тревожилась, тем труднее становилось контролировать содержание сахара в крови. Я делала все возможное. Я была в неистовстве. Я подвергала свое тело таким истязаниям, что потом даже боялась повторить что-то подобное. Мне следовало принять как должное необходимость ежедневно колоть инсулин.

Я стала понимать, как трудно справляться с самой собой. Очень большое достижение – только допустить это! Я стала понимать свою основную зависимость. У меня была слишком слабая защита от внутренней матери; я чувствовала, что съедала все, что только возможно. Мои родители были истинными сиротами, перемещенными из Германии лицами, бывшими узниками концентрационного лагеря во время войны. Они вступили в брак в Канаде. Мое немецкое происхождение вселяло в меня детское чувство вины. Я должна быть лучше, чем эти ужасные фашисты. Должна быть самой лучшей дочерью, сестрой, женой, другом, пациенткой. Я всегда избегала любых ситуаций, если точно знала, что не смогу оказаться лучшей, или неопределенных ситуаций, когда не знала, смогу ли понравиться. Я играла себя. Старалась поступать так, чтобы жизнь совпадала с судьбой. Такое поведение подпитывало мою одержимость и веру в то, что я должна быть самой лучшей. Это вызывало паранойю. Теперь мне следовало перестать себя контролировать. Наконец-то я осознала, что не могу больше выдержать боль своих родителей.

В целом моя борьба с едой есть не что иное, как стремление соединиться с Богом, открыть внутри себя энергетический источник. Это может прийти только от принимающей матери. Этот источник соединяет человека с его душой. Только тогда я смогу сказать: «О, как прекрасна жизнь». Та, которой я была раньше, чувствовала, что ее душе требуется пицца и жареный цыпленок. Меня до сих пор одолевает подростковая дрожь при виде телевизионной рекламы продуктов, которые предназначены для кого-то другого и от которых я вынуждена отказаться.