Мариано Сигман - Тайная жизнь мозга. Как наш мозг думает, чувствует и принимает решения

В книге «Эмиль, или О воспитании» Жан-Жак Руссо в общих чертах описывает, каким должно быть воспитание идеального ребенка. Но в наши дни воспитание Эмиля считалось бы довольно экзотическим. В нем нет разговоров о морали, гражданских ценностях, политике или религии. Ребенок не слышит аргументов, которыми часто пользуются современные родители, – например о том, что люди должны делиться друг с другом, быть внимательными к другим, честными и справедливыми. Нет. Воспитание Эмиля больше похоже на то, которое мистер Мияги дает Дэниэлу Ла Руссо в фильме «Парень-каратист» [18] «Парень-каратист» – американский художественный фильм 1984 года. Мияги Тедзюн – реально существовавший мастер карате окинавского стиля ( прим. пер. ). : чистая практика и никаких объяснений.

Итак, Эмиль в двенадцатилетнем возрасте, с энтузиазмом работая в своем огороде, на собственном опыте усваивает понятие собственности. Однажды он приходит туда с лейкой и видит, что плоды его трудов уничтожены.

«О, зрелище! О, горе! бобы все вырваны, почва вся взрыта, – не узнаешь даже места. Увы! Куда девался мой труд, моя работа, сладкий плод моих забот и стараний? Кто похитил у меня мое добро? Кто отнял мои бобы? Молодое сердце возмущено: в первый раз чувство несправедливости только что излило в него свою черную горечь» [19] Перевод М. А. Энгельгардта ( прим. пер. ). .

Наставник Эмиля, который умышленно разрушил его огород, сговорился с садовником, чтобы тот взял на себя ответственность за ущерб и назвал причину для его оправдания. Поэтому садовник винит Эмиля в том, что мальчик погубил дыни, ранее высаженные на том же участке. Эмиль оказывается в ситуации конфликта между своим убеждением в том, то бобы принадлежали ему, потому что он выращивал их, и приоритетным правом садовника как законного владельца земли.

Наставник не объясняет Эмилю эти идеи, но Руссо утверждает, что это лучшее возможное знакомство с понятием собственности и ответственности. Когда Эмиль размышляет над болезненной ситуацией потери и последствиями своих действий для других людей, он осознает потребность во взаимном уважении ради предотвращения конфликтов. Лишь пережив этот опыт, он готов думать о взаимных договоренностях и обменах.

В истории Эмиля есть ясная мораль: не надо пичкать детей словами, не имеющими для них никакого смысла. Сначала они должны на конкретном опыте усвоить значение этих слов. Несмотря на многочисленные откровения, часто повторяемые в разных текстах по истории философии и образования [20] Идеи «Эмиля» были основаны на воззрениях Платона. В его трактате «Республика» сказано, что воспитание должно начинаться с музыки, гимнастики и других практических вещей, взращивающих добродетели истинного гражданина. Лишь пройдя этот долгий путь, человек готов понять эпистему , или подлинное знание. Гегель также утверждал, что воспитание сначала должно осуществляться через действия, а потом через обсуждение. Знание приобретается через пережитое в течение дня, а теория пробуждается лишь после заката, как сова Минервы. Эта идея оказала влияние на таких авторов, как Пол Тоуг и Кен Робинсон, которые полагают, что воспитание должно быть в меньшей степени сосредоточено на знании (математика, язык, история, география), чем на практике, которая способствует развитию таких достоинств, как мотивация, сила воли и творческие способности ( прим. авт. ). , в наши дни почти никто не следует этой рекомендации. В сущности, почти все родители бесконечно перечисляют нормы поведения, которые часто противоречат их собственным поступкам: как пользоваться телефоном, чем нужно питаться, чем можно делиться, как мы должны благодарить, извиняться, просить и так далее.

У меня складывается впечатление, что человеческую природу в целом можно представить в виде пиньяты [21] Пиньята – большая пустотелая игрушка мексиканского происхождения, обычно изготавливаемая из папье-маше или из плотной бумаги ( прим. пер. ). . Если на Землю вдруг явится марсианин и увидит, что происходит, когда разрывается оболочка из папье-маше и оттуда ливнем сыплются конфеты, он поймет все наши пороки и устремления, импульсивные желания и подавляемые страхи, нашу эйфорию и нашу меланхолию. Он увидит, как дети набирают конфеты пригоршнями, пока сладости не начинают выпадать из рук; как они толкают друг друга в погоне за кратковременным преимуществом; он увидит отца, читающего ребенку проповедь о необходимости делиться, и ошеломленного малыша, плачущего в углу. Он сможет наблюдать процессы обмена на официальном и на черном рынке и сообщества родителей, образующие миниатюрные «правительства» с целью избежать ситуации, которую Гаррет Хардин [22] Гаррет Хардин (1915–2003) – американский эколог и философ, в 1968 году опубликовавший программную статью «Трагедия общин» о проблемах использования общественных ресурсов ( прим. пер. ). называл трагедией общин .

Задолго до того, как стать великими юристами, философами или знаменитыми экономистами, дети (включая маленьких Платона, Аристотеля и Пиаже) уже имели интуитивные представления о собственности и праве владения. Они пользуются местоимениями «мой» и «мое» прежде, чем местоимением «я» или своим именем. Эта языковая прогрессия отражает необычный факт: идея собственности предшествует идее личности, а не наоборот.

В младенческих баталиях из-за собственности также отрабатываются правовые нормы. Самые младшие дети утверждают свое право собственности на основе своих желаний: «Это мое, потому что я хочу это» [23] Так кричат дети до полутора лет, когда у них забирают игрушку. Это единственный аргумент, обосновывающий их право владения, – личное желание ( прим. авт. ). . Позже, примерно в двухлетнем возрасте, они уже ищут аргументы, учитывая, что другие люди могут претендовать на ту же самую собственность. Понимание чужого права собственности – это путь к осознанию того, что существуют другие субъекты. Вот аргументы, которые обычно приводят дети: «Я первый взял это» и «Они сами дали мне это». Интуитивное представление о том, что первый человек, взявший какой-то предмет, получает бессрочное право на его использование, в зрелом возрасте не исчезает. Жаркие споры о месте для парковки, кресле в автобусе или о праве собственности на остров той страны, которая первой водрузила там свой флаг, – вот частные и групповые примеры подобной эвристики. Возможно, поэтому не стоит удивляться, что крупные общественные конфликты, подобные ближневосточному, бесконечно подкрепляются аргументами, очень похожими на диспуты между двухлетними малышами: «Я первый взял это» и «Они сами дали мне это».