Мариано Сигман - Тайная жизнь мозга. Как наш мозг думает, чувствует и принимает решения

На дворовой футбольной площадке владелец мяча до некоторой степени становится хозяином игры. Это дает ему право определять состав команд и время окончания матча. Такие преимущества могут быть использованы и для торговли. Философ Густаво Файгенбаум из аргентинской провинции Энтре-Риос и психолог Филипп Роша из американской Атланты задались целью понять, каким образом у детей формируется концепция владения и распределения собственности на основе интуитивных представлений, правил и практики. Они придумали термин «социология детской площадки».

В своем путешествии в страну детства [24] По слова экономиста Пола Уэбли, «Детство – это другая страна, где ведут дела по-другому. Для истолкования этой культуры необходимы местные информаторы. Это значит, что сотрудничество детей имеет жизненно важное значение, и без их помощи мы оказываемся за воротами детской площадки, не понимая, что творится внутри». Файгенбаум и Роша исследовали обмен, подарки и другие трансакции, происходившие на игровой площадке начальной школы. Изучая обмен маленькими фигурками, они обнаружили, что даже в этом, казалось бы, наивном мире существует формальная экономика. По мере того как дети растут, заимствование и неясная будущая стоимость уступают место более равноценному обмену, представлению о деньгах, пользе и цене вещей.

Как и в мире взрослых людей, не все сделки в стране детства законны. Существует воровство, мошенничество и предательство. По предположению Руссо, правила гражданской ответственности усваиваются в ходе разногласий. И хотя детская площадка более безобидна, чем реальная жизнь, она становится питательной средой для усвоения этих правил.

Наблюдения Уинн и ее коллег указывают на то, что очень маленькие дети уже способны выносить моральные суждения. С другой стороны, труды Пиаже, который считается наследником традиции Руссо, говорят о том, что дети начинают формировать моральные суждения лишь в возрасте шести или семи лет. Мы с Густаво Файгенбаумом задались целью примирить этих двух великих мыслителей в истории психологии – а заодно понять, как дети становятся гражданами.

Мы показали группе детей от четырех до восьми лет видеофильм с тремя персонажами: у одного есть шоколадки, другой попросил их взаймы, а третий украл их. Потом мы задали ряд вопросов для определения глубины нравственного понимания: предпочитают ли они дружить с тем, кто попросил шоколадки взаймы (и почему) и что должен сделать вор [25] Разумеется, мы не пользовались этими словами в ходе эксперимента, чтобы избежать языковых предпочтений. Каждый персонаж имел имя, а пол заемщика или вора менялся для разных детей, так что мы исключили предубеждения в нашем исследовании ( прим. авт. ). , чтобы возместить ущерб, нанесенный жертве. Таким образом мы исследовали понятие справедливости в ходе взаимодействий на детской площадке.

Наша гипотеза состояла в том, что даже у младших детей уже сформировано предпочтительное отношение к заемщику по сравнению с вором, – естественное проявление нравственных склонностей, как в экспериментах Уинн. С другой стороны, оправдание своего выбора и понимание того, что нужно сделать для возмещения причиненного ущерба – как в экспериментах Пиаже, – должно развиваться на более позднем этапе. Именно это мы и доказали. В комнате четырехлеток дети выражали желание играть с заемщиком, а не с вором. Мы также обнаружили, что они предпочитали тех, кто совершал кражу при смягчающих обстоятельствах, тем, кто крал при отягчающих обстоятельствах.

Но самая интересная находка заключалась вот в чем. Когда мы спрашивали четырехлетних детей, почему они выбирают заемщика, а не вора или вора, совершившего кражу при смягчающих, а не отягчающих обстоятельствах, они давали ответы вроде: «Потому что у него светлые волосы» или «Потому что я хочу, чтобы она была моей подругой». Эти критерии совершенно не согласовывались с причинностью и логикой.

Здесь мы снова возвращаемся к идее, уже несколько раз возникавшей в этой главе. У детей рано (часто с рождения) возникают интуитивные представления, которые специалисты в области возрастной психологии Лиз Спелке и Сьюзен Кэрри называют «изначальным знанием».

Эти представления раскрываются в очень специфических экспериментальных обстоятельствах, когда дети смотрят в определенном направлении или сталкиваются с альтернативным выбором. Но в большинстве реальных жизненных ситуаций, где «изначальное знание» может пригодиться, его нельзя использовать «по запросу». Это происходит потому, что в раннем возрасте человек лишен осознанного доступа к «изначальному знанию» и не может выразить его в словах или символах.

Наши результаты показывают, что дети с очень раннего возраста обладают интуитивными представлениями о собственности, которые позволяют им оценить законность того или иного поступка. Они знакомы с понятием кражи и даже способны тонко чувствовать обстоятельства, смягчающие или отягчающие вину вора. Эти представления служат строительными лесами, на которых позже формируется понимание справедливости.

Но в каждом эксперименте есть свои сюрпризы, и этот не был исключением. Мы с Густаво исследовали вопрос цены кражи . По нашему предположению, дети должны были решить, что укравший две шоколадки обязан вернуть их и выплатить некоторую компенсацию за ущерб. Но этого не произошло. Большинство детей считало, что вор должен вернуть только две шоколадки, которые он украл. Более того, с возрастом доля таких детей только возрастала. Таким образом, наша гипотеза оказалась ошибочной. Нравственное достоинство детей больше, чем мы представляли. Они понимают, что вор поступил неправильно, что он должен вернуть украденное и принести извинения. Но нравственный ущерб кражи не может быть возмещен другим товаром. В детском понимании справедливости не существовало компенсации за преступление.

Если представить это мировоззрение как игрушечную модель международного законодательства, то результат получается необыкновенным. Нормой разрешения международных конфликтов должен быть отказ от эскалации возмездия. Причина проста. Если кто-то крадет две шоколадки, а жертва для заключения мира требует четыре, то экспоненциальный рост ответных мер будет вредным для всех. Дети понимают, что даже на войне нужно соблюдать правила.

Жак Мелер – один из многих аргентинцев, эмигрировавших из страны по интеллектуальным и политическим причинам. Он учился вместе с Ноамом Хомским в Массачусетском технологическом институте (МТИ), в самом центре когнитивной революции. Оттуда он отправился в Оксфорд, а затем во Францию, где стал основателем выдающейся школы когнитивной науки в Париже. Он был изгнан не только как гражданин, но и как философ. Его обвинили в реакционных взглядах за утверждение, что человеческое мышление имеет биологическую основу. Это произошло в ходе пресловутого «развода» между гуманитарными и точными науками, который в психологии был особенно драматичным. Моя книга – своего рода хвалебная ода и признании заслуг Жака Мелера. Пространство свободы было завоевано в том числе благодаря усилиям, которые он приложил, выплывая против течения и пытаясь восстановить диалог.