Маргарет Тэтчер - Автобиография

По сути, Грэнтем играл гораздо большую роль, чем я думала в то время. В городе базировалась Пятая группа бомбардировочного авиационного командования, занимавшая большой дом на Харроубай Роуд, откуда по большей части и велось планирование воздушных налетов на Германию. Дэмбастеры [4]  «Сокрушители плотин» (617-я эскадрилья ВВС Великобритании, осуществлявшая в годы Второй мировой войны бомбежку плотин в промышленных районах Германии). летали недалеко от Грэнтема – отец познакомился с их командиром, майором авиации Гаем Гибсоном. Мне всегда казалось, что бомбардир Харрис, базировавшийся в Грэнтеме в начале войны, не получил должного признания. Я помню, что Уинстон Черчилль написал ему в конце войны:

«Больше двух лет Бомбардировочное авиационное командование в одиночку вело войну в сердце Германии, неся надежду народам оккупированной Европы и давая понять врагу о мощной силе, что встает против него…

Все ваши операции были спланированы с большим тщанием и мастерством. Они были выполнены перед лицом отчаянного сопротивления и ужасающей опасности. Они стали решительным взносом в окончательное поражение Германии. Командование этими операциями под вашим началом демонстрировало героический пламенный дух, передававшийся вашим пилотам и пробуждавший в них высокое чувство долга. Я верю, что невероятные достижения Бомбардировочного авиационного командования надолго останутся в памяти как образец благородно исполненного долга.

Уинстон С. Черчилль»

По меньшей мере политическая жизнь в Грэнтеме не замерла во время войны. Гитлеровское вторжение в Советский Союз в июне 1941 года остро изменило отношение левых к войне. Пацифистские голоса внезапно стихли. Пустили ростки группы англо-советской дружбы. Мы, хоть и с некоторой неохотой, принимали участие в Англо-советских вечерах, проводимых в здании муниципалитета. Наибольшее впечатление на нас произвели страдания и героизм русских в боях за Сталинград в 1942–1943 гг.

Хотя сейчас очевидно, что 1941 год – когда Гитлер в июне напал на Россию и когда Япония сбросила бомбы на Перл-Харбор, что заставило Америку вступить в декабре в войну – уже предвещал будущее поражение Германии, новости в основном были плохие, особенно в начале 1942 года. Это почти наверняка повлияло на исход дополнительных выборов, проведенных в Грэнтеме 27 февраля 1942 года, после того как Виктор Уоррендер был произведен в лорды как лорд Брантисфилд и стал Секретарем Адмиралтейства. Дэнис Кэнделл в качестве независимого кандидата противостоял кандидату от консерваторов сэру Артуру Лонгмору. Кэнделл вел эффективную популистскую кампанию, в которой он умело использовал свой пост генерального директора завода по производству боеприпасов, чтобы подчеркнуть тему всеобщей кампании по производству для нужд войны и необходимости «практичных» людей ее продвигать. К нашему огромному удивлению, он победил с преимуществом в 367 голосов. Тогда и позже Консервативная партия была склонна к самодовольству. Внимательный анализ малого числа голосов на дополнительных выборах должен был бы предупредить нас о возможности резкого изменения политических предпочтений в сторону социалистов, которое материализовалось в 1945 году.

Я приняла некоторое участие в кампании, хотя и готовилась к экзаменам, которые, я надеялась, позволят мне поступить в колледж Сомервиль, Оксфорд. В частности, по вечерам я зубрила латынь, необходимую для сдачи вступительных экзаменов. В нашей школе латынь не преподавали. К счастью, наша новая директриса, мисс Гиллис, нашла для меня учителя латинского в классической школе для мальчиков и одолжила мне несколько своих собственных книг, включая учебник, написанный ее отцом. Напряженная работа помогала мне отвлекаться от мрачных новостей с фронта. В частности, много потерь было на Дальнем Востоке – потеря Малайи, затонувшие «Принц Уэльский» и «Отпор», падение Гонконга и затем Сингапура, отступление в Бурму и японские бомбардировки Австралии. Однажды вечером весной 1942 года мы с отцом вернулись с прогулки и я спросила его, когда и как все это кончится. Он ответил очень спокойно: «Мы не знаем как, мы не знаем когда, но мы, без сомнения, победим».

Вопреки моим стараниям попасть в Сомервиль я не получила стипендию, которую хотела. Это не было слишком удивительно, поскольку мне было всего лишь семнадцать, но это был удар. Не поступив в 1943 году, я имела возможность пройти лишь двухлетний «курс военного времени», прежде чем быть призванной на государственную службу в возрасте двадцати лет. Но я ничего не могла тут поделать, так что в конце августа 1943 года я вернулась в школу и стала старшей ученицей [5]  Старший ученик выполняет особые обязанности и следит за дисциплиной более младших товарищей по учебному заведению. . Затем в октябре пришла телеграмма, предлагавшая мне место в Сомервиле: кто-то бросил учебу. И так я вдруг оказалась перед волнительной, но пугающей перспективой покинуть дом, фактически в первый раз, и уехать в совершенно другой мир.

Оксфорд, 1943–1947

Оксфорд не радует глаз. Новички прибывают сюда на осенний триместр в мрачном и туманном октябре. Внушительные здания впечатляют скорее своими размерами, нежели изысканной архитектурой. Все холодно и до странности отталкивающе. Во всяком случае, так показалось мне.

Именно в Сомервилле в мучительно холодные дни посреди зимы я сдавала вступительные экзамены в Оксфорд. Но до приезда я фактически не видела мой будущий колледж, в тревоге и волнении ожидая начала первого семестра. На самом деле Сомервилль всегда захватывает людей врасплох. Многие невнимательные прохожие вряд ли догадаются, что он здесь, ибо лучшее, что можно сказать о его строениях при взгляде со стороны, это то, что он непретенциозен. Но внутри вы попадаете в роскошный зеленый мир, на который смотрят окна многих комнат. Первые два года я прожила в колледже, и постепенно фотография за фотографией, ваза и, наконец, старое кресло, привезенные мной из Грэнтема, позволили мне почувствовать себя в некотором смысле дома. Третий и четвертый годы обучения я делила жилье с двумя подругами на Уолтон-стрит.

И Оксфорд, и Сомервилль были сильно, хотя и опосредованно, задеты войной. По какой-то причине Оксфорд не бомбили, но, как и везде, здания в городе и университете были объектами светомаскировки (после 1944 года это стало называться затемнением). Оксфорда коснулись и строгости военного времени. Витражные окна была забиты досками. Огромные цистерны с водой стояли в готовности на случай пожара. Пропитание привозили непосредственно в колледж, в столовой которого нам выдавали наши скромные порции, хотя в редких случаях меня приглашали пообедать в городе. Несколько продуктовых карточек оставалось на джем и другие продукты. Одним из небольших преимуществ таких строгих мер для моего здоровья и фигуры было то, что я перестала класть сахар в чай – хотя только много лет спустя я отказалась от своего пристрастия к сладкому кофе (что не означает, конечно, что в те времена был излишек кофе). Строго контролировалось употребление горячей воды. Например, в ванну можно было набрать не больше пяти дюймов воды, и, конечно, я строго этому следовала, хотя и происходила из семьи, где связь между чистотой и благочестием не была шуткой. Но мы никогда не жаловались. В конце концов, нам повезло.