Стивен Каллахэн - Дрейф. Вдохновляющая история изобретателя, потерпевшего кораблекрушение в открытом океане

Теперь мне почти ничего не остается, кроме как наблюдать и грезить наяву. Перед глазами проходит моя жизнь в мельчайших деталях, как постоянно крутящийся второсортный фильм. Я пытаюсь переключить мысли на то, чем хотел бы заняться, если мне удастся спастись. Я буду проводить больше времени с родителями и друзьями, дам им понять, насколько сильно я их люблю. Грезы о будущем, тихих домашних вечерах, проектировании яхт и спасательных плотов, о больших порциях вкусной еды облегчают тоску. Прекрати! Ты не там. Ты в чистилище. Не стоит тешить себя фальшивыми надеждами. Думай о том, чтобы выжить!

Но желание мечтать не проходит, ведь это мое единственное утешение. Я постепенно смиряюсь с разочарованиями прошлого и начинаю понимать, что приобрел ценный опыт и подготовку, возможно вполне достаточные для того, чтобы пережить нынешнее испытание. Если я выкарабкаюсь, то смогу вести лучшую жизнь. И даже если я не отмечу свой тридцать первый день рождения, то все равно смогу с пользой провести это время. Мои записи найдут на борту плота, даже если умру. Они могут быть полезны для других, особенно для тех, кто занимается мореплаванием и может оказаться в подобной ситуации. Это последняя услуга, которую я могу оказать человечеству. Мечты, идеи, планы – это не только бегство от реальности, они дают мне цель, повод для того, чтобы держаться.

Утром 8 февраля буря немного стихла. Волны продолжают накатывать на плот, некоторые до сих пор достигают высоты пяти метров или более. Но у них больше нет закручивающихся гребней, и бьют они по плоту не так часто. Я всматриваюсь в водную пустыню. Здесь нет оазисов, нет колодцев или тенистых пальм. Как и в пустыне, жизнь здесь есть, но она эволюционировала в течение тысячелетий, приспособившись выживать без пресной воды.

Мимо меня плывет на север маленький кусок саргассы. Саргассовые водоросли, океанское перекати-поле, растут без корней и свободно бороздят морские просторы.

8 февраля

4-й день

Великое Саргассово море лежит к северо-западу. Легенды утверждают, что сотни корабельных остовов стоят там, увязнув в массе водорослей. Здесь этих водорослей совсем мало, а жаль: их можно было бы использовать для определения моей скорости.

Воды Мирового океана находятся в постоянном движении. В океанах так же, как и в атмосфере, складываются различные метеорологические условия. Подводные штормы проносятся через ущелья и каньоны между подводными горными хребтами. Воздушные потоки над поверхностью земли отражают потоки основных океанских течений и воздействуют на них. В некоторых районах океан почти неподвижен, а воды практически стоячие. В других течениях они мчатся, как автомобили по автостраде. К самым значительным водным «трассам» относятся Гольфстрим, Агульясское течение, течение Гумбольдта, Южное Экваториальное течение, муссонные течения Индийского океана и Лабрадорское течение. Некоторые проходят более пятидесяти миль за день. Я путешествую по более медленной дороге, Северному Экваториальному течению, делая от шести до двенадцати миль в день. Сопровождаемое ветром, оно неуклонно стремится к Карибским островам.

Как будто после нажатия на газ, ветер выталкивает меня на «скоростную полосу». Я могу плыть быстрее, чем течение. Карта Индийского океана для меня почти бесполезна, так что я рву ее, скатываю из бумаги шарики, немного смачиваю, чтобы их не сдуло ветром, и смотрю, как они уплывают прочь. Они находятся на самой поверхности, им нужно более двух минут, чтобы достичь буя «человек за бортом». Буй находится в двадцати метрах за кормой (или в 1/90 морской мили). Этот примитивный лаг показывает, что я двигаюсь со скоростью всего восемь миль в день. Учитывая течение, средняя скорость которого составляет семнадцать миль в день, мне понадобится еще двадцать два дня, чтобы достичь судоходных путей. Это слишком долго, слишком, слишком долго. Самое время что-то предпринять.

Я вытаскиваю плавучий якорь, пульсирующий в воде, как медуза, как будто тянущий за собой океан. Убеждаюсь, что он готов для того, чтобы его можно было быстро установить при малейшем намеке на то, что волны могут нас опрокинуть. Плот начинает идти быстрее, легче поддаваясь толчкам ветра, гонящим его вперед. Теперь моя скорость составляет от двадцати пяти до тридцати миль в день. Мне все еще предстоит долгий путь до судоходных путей, но с увеличением скорости я чувствую прилив оптимизма. Теперь я могу сделать это, по крайней мере теоретически.

На литровой пластиковой бутылке из-под воды я делаю ножом неглубокие насечки и устанавливаю ограничение: триста миллилитров воды в день. Делать по глотку воды примерно каждые шесть часов – это не так-то просто, но я твердо решил не пить морскую воду. Дугал Робертсон и большинство специалистов по выживанию единодушны: это слишком опасно. Это может дать временное облегчение, но высокий уровень натрия должен выводиться с мочой, что способствует еще большей потере жидкости – и вскоре от живого тела остается иссохшая мумия.

Плавучий якорь пульсирует в воде, как медуза, и тянет за собой океан. Он сделан из квадратного куска ткани, соединенного с плотом растяжками, вертлюгом, предотвращающим запутывание, и длинным фалинем. По существу, плавучий якорь является водным парашютом, который действует горизонтально, а не вертикально. Он усиливает сопротивление волнам, которые пытаются поднять или перевернуть плот. Но при этом он значительно замедляет движение вперед.

Пробую запустить первый опреснитель на солнечной энергии. Он представляет собой надувной баллон, который должен испарять морскую воду. В солнечном, тропическом климате и при штиле он ежедневно производит литр пресной воды из морской. Это минимальное количество, необходимое для выживания в течение одного-двух дней. Когда я надуваю этот баллон и, следуя инструкции, опускаю его в воду, он плывет примерно с той же скоростью, что плот. Иногда мы сталкиваемся. Иногда он уносится вперед на пробегающей волне, пока его не останавливает веревка, которой он привязан к плоту. Через несколько минут он сдувается, и я больше не могу его надуть, хотя дыр в нем не обнаруживаю. Я падаю духом.

Я пробую второй опреснитель. Он остается надутым. Надежда. Через час в водосборнике почти целая чашка. Ура! Я могу пополнить свой запас воды. Я вынимаю контейнер и делаю глоток. Соленая! Чертова морская вода! У меня остается всего три литра воды, то есть максимум шестнадцать дней жизни.

Кулем валюсь на наветренную сторону плота, от палящего солнца меня защищает тент. Мои мысли возвращаются к «Соло», той ночи, тому крушению, грохоту, потоку воды. Я слышу это, вижу, чувствую, как бурлящая вода поднимается выше моей головы. Выбирайся, он тонет… тонет! Призрак отчаяния и потери мелькает у меня перед глазами. Что с тобой случилось, «Соло»? Может быть, я сделал тебя слишком слабым, малыш? Может быть, ты наткнулся на бревно или ударился о грузовой контейнер? Вряд ли моя быстрая яхта столкнулась с плавающим по воде мусором. Удар был сбоку, а не спереди. «Соло» остановился, а я быстро поднялся на палубу. Я бы увидел любой плавающий предмет, достаточно большой для того, чтобы вызвать крушение. В нас, должно быть, врезалось что-то большое и быстро передвигающееся. С палубы не было видно никаких судов. Это было что-то из самого моря.