Имби Паю - Отвергнутые воспоминания

Прежде чем представить на суд русских читателей книгу о поисках утраченных воспоминаний, касающихся моей матери и меня самой, мне хотелось бы привести отрывок из книги «Несите ей цветы» писателя Вадима Макшеева, чье детство прошло в Эстонии:

В июне 1941го, когда пришли отца арестовать, а семью нашу отправить в Сибирь, описали все изъятое имущество. В описи пятнадцать наименований: «Кровати спальные – 2, кровать детская – 1, кроватьраскладушка – 1, шкаф для одежды – 1, комод – 1, стол столовый – 1, стол кухонный – 1, стол письменный – 1, стол маленький круглый – 1, абажур – 1, шкаф кухонный – 1, стулья мягкие – 6, стулья простые – 2, стулья детские – 2, полки книжные – 2, санки детские – 2». Сбоку помечено: «мебель вся подержанная».

Бедный мой отец… Тебе нечего было терять, кроме Родины, в 1920 м. Нечего было терять, кроме жены и детей и жизни, в 1941 м…

/…/ Не ведая, что уже заготовлен документ о твоем аресте, ты уходил по утрам на завод, набожная мама, прощаясь, как всегда, торопливо крестила тебя, а будильник на комоде мерно отсчитывал убывающее время.

Однажды, придя с работы, ты сказал, что кто-то неизвестный справлялся по телефону в заводском управлении – на месте ли ты. Арестовали уже многих русских эмигрантов, в тот день, наверное, была решена и твоя судьба.

/…/ 14 июня пришли за тобой, за мамой, за мной и моей сестренкой. Быть вместе нам оставалось несколько часов.

«Они жили вместе долго и счастливо и умерли в один день»… Кажется, так оканчивается известный классический роман. Умереть одновременно любящим друг друга – тоже счастье, ибо страшнее смерти для них разлука. Жизнь моих родителей не была долгой, они недолго были счастливы, и зарыты в землю далеко друг от друга. Но если существует загробный мир, они там соединились.

Благодарю Нелли Мельц за советы и поддержку при подготовке книги к изданию и за составление списка литературы.

От маминой фотографии на меня веет грустью. Снимок сделан в 1955 году, примерно через год после сталинских лагерей. В ее глазах живет прошлое, привнося свою реальность и в наш сегодняшний день. Чуткий зритель наверняка заметит в меланхолическом взгляде молодой женщины боль пережитого. Маме эта фотография никогда не нравилась. По ее словам, выражение лица у нее там ужасное. «Ты не представляешь, как мне было тяжело», – добавляет она. «Ужасное» обрело для меня значение только в начале XXI века, когда я стала собирать материал для документального фильма «Отвергнутые воспоминания».

Люди, пережившие сибирскую ссылку, лагеря и гонения, на протяжении всего советского оккупационного периода хранили горькие воспоминания глубоко в себе. А если и делились ими, то только в кругу семьи, в страхе новых гонений умалчивая о самом жутком. Поделиться горьким опытом мешало также равнодушие и непонимание окружающих. Как и повсюду в Восточной и Центральной Европе, общественная память систематически стремилась элиминировать прошлое и придать ему форму социального забвения.

И в бывших социалистических странах, и в странах, наслаждавшихся демократиями и свободами, реакция людей на перенесенные страдания отличается некоей растерянностью или даже неприятием. Особенно если дело касается определенных убеждений относительно того, что, несмотря на террор, коммунистическая идеология была хорошей. Для человека, прошедшего ГУЛАГ или пострадавшего от Холокоста, все его переживания святы, и иное отношение других к этому глубоко ранит его.

Я вместе с мамой

Исторически культура гуманизма предполагает, что концентрационные лагеря, принудительная работа и лагеря смерти не могут служить прогрессу, какими бы благородными целями эти действия ни мотивировались. Иначе говоря, нельзя при миллионных жертвах оправдывать систему, опирающуюся на правильную идеологию.

В детстве, мне помнится, я любила играть с чемоданом, куда частенько складывала свои игрушки и кукольную одежду. Это был тот самый фанерный сундучок, который мама держала в руках, когда летним днем 1954 года ступила на родную землю с поезда, привезшего ее из далекой – за 1500 километров! – России. В 1953 году умер Сталин, и мама, еще несовершеннолетней девочкой совершившая «враждебный акт» против советской власти, смогла по амнистии вернуться домой после шести лет лагерей в Архангельской области. Было ей тогда 24 года. Мама выжила среди террора, хотя не раз была на волосок от смерти. В 1949 году в Россию были депортированы также ее мать Хелене со своей сестрой Хельгой и ее маленькими дочерьми – Пилле и Хельве. Родной дом, который мог служить для них пристанищем, с приходом советской власти был разорен, из этих бревен в соседней деревне соорудили колхозную баню. В паспорте у матери стояла отметка «враг народа», и ей, как обладательнице такого документа, трудно было найти работу. Освободившись из лагеря, она дала подписку никому не рассказывать о том, что пришлось ей там пережить. По возвращении на родину ей следовало зарегистрироваться в отделе НКВД и запрещалось жить в приморских городах, стратегически важных для Советского Союза.

Я родилась спустя пять лет после освобождения мамы из лагеря. В сорок лет я приступила к подготовке документального фильма «Отвергнутые воспоминания» о ней и ее сестреблизняшке. Мне хотелось сохранить отнятую временем память о ее жизни, создать нечто такое, что послужило бы для нас основой преемственности. Я уверена, что любая боль, заключенная в строгую форму, будь то фильм, книга или другое художественное произведение, рождает новое событие. Экран – это зеркало, где человек видит не самого себя, а вызванное увиденным сопереживание, что превращает зрителя в соучастника, который присутствует при зарождении неизбывной боли, и в этом заключается универсальная значимость искусства.

Когда я была маленькой, то часто просыпалась ночью от того, что мама зовет на помощь – ей снились лагерные кошмары, где ее жизни угрожали советские солдаты. В своих снах она никогда не возвращалась домой, к своей маме. Это заставляло меня тревожиться. Думаю, что и сценарий этого фильма стал у меня складываться именно тогда, в детстве. Поселения, исправительнотрудовые колонии и лагеря вошли в мое подсознание через сновидения матери. Эта история – недосказанное повествование всего эстонского народа, источник извечного ужаса перед произволом и насилием. Картинаребус. Разные эмоции передаются детям от матери, и я еще не знала тогда, что моя мама страдает фантомом памяти.

И документальный фильм тоже можно снять как сновидение. Тот, кто видит сон, все время находится в центре событий, и все переживаемое для него есть самая настоящая реальность. «Отвергнутые воспоминания» – символическое отображение тех кошмарных видений. Они сменяются, одно за другим, как картинки, и каждая из них исполнена значения и смысла.