Имби Паю - Отвергнутые воспоминания

Французский историк Франсуа Досс (François Dosse) 1 1 François Dosse. Mälujälgede historiseerimine. – Vikerkaar 2006, nr. 4–5, lk. 90–101. утверждает, что исторические процессы можно проследить через психоаналитическую призму. Современные люди даже ждут, чтобы историк взял на себя роль психоаналитика или психолога. Однако для подобной документированности исторической памяти требуется наличие двух сторон: должен быть тот, кто рассказывает, и тот, кто слушает, иными словами, рассказчик и слушатель. Психоаналитический лечебный сеанс содействует функции памяти . Так, например, для восприятия боли или траура следует мысленно проникнуть за экран воспоминаний. «Смысл траура не только в скорби, но в реальном проговаривании всего того, что связано с потерей близкого человека, это медленное и болезненное отстранение от него. Подобное поминание благодаря функции памяти и создание дистанции благодаря функции траура показывают, что в обеспечении нормальной деятельности памяти центральную роль играют отстранение и предание забвению горьких воспоминаний». При этом задача как индивидуальной, так и общественной памяти заключается в сохранении целостной идентичности, связанной с конкретным местом и действием. Английский философ Джонатан Гловер (Jonathan Glover) в своей работе „Humanity” 2 2 Jonathan Glover. Humanity. London, 2000. пишет, что, помня о прошлом, мы можем противостоять повторению ужасных событий. События, забыть о которых требуют порой некоторые наши современники, могут иметь ужасные последствия, особенно для жертв – живых свидетелей тех времен. В речи, обращенной к направляющимся в Польшу эсэсовцам, Гитлер приказывал безжалостно убивать не только мужчин и женщин, но и детей, намекая при этом, что со временем эти деяния забудутся: «Кто помнит сейчас о резне армян?» Это высказывание точьвточь повторяет комментарии Сталина: «Кто еще через десятьдвадцать лет вспомнит о паршивом народе? Никто. Кто помнит имена тех бояр, которых лишил жизни Иван Грозный? Никто!»

Желание заставить молчать зачастую связано с политиками и политикой. Ученый из Ювяскюльского университета в Финляндии Туро Ускали (Turo Uskali) 3 3 Turo Uskali. Älä kirjoitaa itseäsi ulos – Moskovan-kirjeenvaihtajat Neuvostoliittokuvan kuriireina. Jyväskylä, 2003. в своем исследовании статей финских корреспондентов о Советском Союзе периода холодной войны (1957–1975) приводит три темы, на которые КГБ наложил запрет для иностранных журналистов: эмиграция евреев из Советского Союза, Зимняя война и все, что было связано со странами Балтии. Журналистам запрещалось писать и рассказывать о прошлом Эстонии и других Прибалтийских стран, если же это случалось, то они проходили через глубокую самоцензуру, ибо честность и открытость угрожали диктаторскому режиму советской системы. Эстонцы, латыши и литовцы на себе испытали истинный коммунизм, финны, шведы, французы и другие свободные нации знакомы только с его идеями. У коммунизма всегда был хороший девиз – «восстание пролетариата».

На Западе не было принято рассказывать о жертвах коммунизма. Нацизм считался «обыкновенным злом», которое появилось вместе с Гитлером и вместе с ним же исчезло. СССР был огромной страной, где всегда имелась возможность незаметно заменить один народ другим. Когда Сталин вступил в противоречия с Крупской, он пообещал найти для Ленина новую вдову… Коммунизм в Советском Союзе напоминал большой муравейник, и трудно сочувствовать жертвам, которых будто бы и нет. У коммунизма нет своей Анны Франк.

Моя подруга финка Карита РозенбергВольф (Carita RosenbergWolff) приводит поразительную деталь, связанную со школьным уроком географии 1960-х годов. Учительница, рассказывая о местоположении Прибалтийских стран, в том числе и Эстонии, объяснила, что эти государства существовали до войны, однако сегодня говорить о них нежелательно. Она поступала так же, как и ее родители, скрывавшие от детей сексуальную литературу: ребенок понимал, что и здесь сокрыта своя тайна. Однако запрет рождает интерес. Играя летом на берегу моря, дети складывали ладошки трубочкой и, обращаясь к другой стороне залива, кричали: «Эстония! Эстония! Ты где?»

Но Эстония отозвалась только в начале 1990х годов.

Ко времени написания этой книги (эстонское издание книги опубликовано в 2006 году) Эстония уже 15 лет существует как независимое государство. Но этой независимости предшествовало полвека вынужденного молчания. Еще и поныне порой вспыхивают дискуссии о том, были ли страны Балтии оккупированы или вошли в состав СССР добровольно. Исследователей новейшей истории Эстонии и жертв коммунизма иногда называют русофобами.

Появляются также свидетели, вещающие о том, что в советское время было довольно хорошо жить, что в Советском Союзе было хорошо путешествовать. Террор, убийства и гонения советской системы не затронули этих людей. Советская оккупационная власть декларировала равенство людей, хотя некоторые люди были равнее, чем другие. Изпод прилавка можно было купить дефицит , т.е. вещи и продукты, которых в открытой продаже не было; существовали спецбольницы, где заботились о т.н. лучших людях, действовали спецшколы, где дети элиты могли изучать иностранные языки. Профсоюзы раздавали наиболее лояльным гражданам квартиры, туристические путевки и разрешения на покупку автомашин. И если удавалось достать что-то дефицитное, будь то туалетная бумага или мешок сахара, человек ощущал себя как бы находящимся в лучшей позиции. Для человека многого и не надо, чтобы почувствовать себя избранным гражданином. 4 4 Margit Sutrop. Nõukogude aja ihalus on ohtlik. – Postimees 25.05.2006.

На близких людей, оказавшихся в беде, не обращали внимания, ибо соучастие и сопереживание как своим, так и чужим считались буржуазным пережитком, а в условиях оккупации это было даже опасно.

Цена этого мнимого благополучия – уничтожение эстонских традиций, гибель тысяч людей и, как следствие, экономическая катастрофа – потеря, дающая о себе знать и в независимой Эстонии.

Мораль изменилась неожиданно и вдруг, вместе с оккупацией. За переделами Советского Союза этого никто и не заметил, ибо для обозначения новой морали использовались выражения из арсенала «гнилого гуманизма и буржуазии»: свобода, равенство, братство и право.

Те, кто остался в живых, пребывали в тени ГУЛАГа, скрывая свою личную потерю.

В течение пяти лет я, шаг за шагом, погружалась в то кошмарное время. На моем рабочем столе копии записей документов НКВД, относящиеся к 1948–1949 гг. и касающиеся моей мамы. Дела о допросах КГБ уничтожил в 1962 году. Я хочу узнать, кто были те сотрудники КГБ, заклеймившие мою мать словом «бандит», хочу узнать, как это случилось. Именно поэтому после выхода фильма я должна все это описать заново. Раскрывая патологию истории, насколько это в данный момент и в данном месте в моих силах, я стараюсь воссоздать канувшее в Лету время, окружавшее мою мать и людей, живших в ту пору, время, погрузившееся в молчание и оставленное без утешения.