Мадьяр Балинт - Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. На примере Венгрии

Для либеральной элиты, вышедшей из сферы общественных наук и хорошо знавшей историю, было очевидно, что первое поколение собственников нарождающегося капитализма будет состоять не из высоконравственных героев розовых романов для девушек. Поскольку члены этой элиты не руководствовались личными амбициями в борьбе за приватизированную собственность, при разработке условий этого процесса они намеревались учитывать лишь соображения мнимой или реальной экономической эффективности. С одной стороны, это означало, что приобретение собственности должно было по возможности осуществляться посредством реальной купли. С экономической точки зрения это была рациональная позиция, поскольку она привела к значительному притоку капитала, но скорее благоприятствовала обладавшим крупными средствами иностранным инвесторам. С другой стороны, за отсутствием капитала, который можно было привлечь к приватизации, выдвигалась цель обеспечить по крайней мере профессиональную подготовленность руководства предприятий, что, как мы упоминали выше, привело к предоставлению преимуществ менеджменту, идеологически уже не обязательно преданному коммунизму, но принявшему к сведению характер предыдущего режима и укорененному в нем. Этот подход, обоснованный с макроэкономической точки зрения и практически безупречный с точки зрения норм правового государства, столкнулся с требованием справедливости, характер которой в данном случае было трудно определить. Конечно, в целом в условиях процветающей экономики в выигрыше могут оказаться все, но экономические причины краха коммунистического режима до сих пор не совсем очевидны значительной части общественного мнения, которому до смены режима не приходилось сталкиваться с последствиями этих экономических трудностей. В итоге тяжелейшие последствия экономического краха слились с политическим переломом 1989–1990 гг. Появившаяся и стремительно растущая безработица, высокая инфляция и углубление пропасти между различными социальными группами были просто отнесены частью общества на счет нового режима без учета того, что не демократия и рыночная экономика вызвали экономические проблемы, а, наоборот, последние вынудили осуществить смену режима. Эта куриная слепота общества привела к возникновению чувства неудовлетворенности, подкрепленного идеологией «украденной смены режима» и трансформируемого в политическое недовольство, в то время как элита, осуществившая процесс демонтирования государственной собственности, получила ярлыки «прислужников международного капитала» и «пособников в сохранении коммуняками власти» . За прошедшие со времени смены режима десятилетия связанные с ним эмоции, независимо от степени их обоснованности, были важным социально-политическим фактором и служили горючим материалом для популистской политики самого разного толка.

Нужно признаться, что к 2010 г. в Венгрии действительно сложилась ситуация, чреватая «революцией в избирательных кабинах»: правящие верхи уже не могли управлять, a избиратели не хотели жить по-старому.

Немалую роль в прорыве плотины сыграла не знающая сомнений, характерная для холодной гражданской войны политика оппозиции, которая не признавала результатов выборов, отрицала легитимность правительств 2002–2010 гг., использовала подконтрольные ей властные институты для ограничения правительства, а национальный и социальный популизм – для его осады. С успехом. Сильно искушение приписать крах только этой до предела конфронтационной политике, и все же нельзя обойти вниманием ответственность коалиции социалистов и либералов в том, что в Венгрии открылся путь к созданию автократического режима. Объяснением такого поворота венгерской истории мог бы послужить тезис о тупиковости развития страны и трендах истории Восточной Европы, что было бы самооправданием, не попытайся мы выяснить, какова доля ответственности коалиции социалистов и либералов за сложившееся положение.

Хотя с третьей республикой покончили не левые и либералы, они немало сделали для того, чтобы предельно расшатать ее устои. Можно сказать и так, что, если бы не их правительственная деятельность, «Фидес» не получила бы конституционного парламентского большинства в две трети голосов. Политологи обычно объясняют поражение коалиции потерей морального кредита и рядом ошибок в политической стратегии и тактике: широко распространившимися представлениями о коррупции, связанной с коалицией социалистов и либералов; повторяющимися рестрикционными мерами, которые были необходимы вследствие непомерно крупных бюджетных расходов и о которых под знаком искренности объявлялось подчеркнуто громко, чуть ли не в виде угрозы; парализующими друг друга, туманными правительственными инициативами и программами; остановкой реформ крупных распределительных систем; трагической потерей доверия после речи Ференца Дюрчаня [15] Самокритичная речь, произнесенная 26 мая 2006 г. на закрытом совещании фракции премьер-министром и председателем ВСП Ференцем Дюрчанем об ошибках его партии и правительства. ; длительным состоянием холодной гражданской войны и в довершение всего – начавшимся в 2008 г. экономическим кризисом, а также вызванным всем этим массовым чувством бесперспективности и безнадежности. Конечно, уже одного этого было бы достаточно для тяжелого поражения. Однако нас интересуют и более глубокие социологические причины, которые позволяют учесть и ответственность коалиции социалистов и либералов за масштабы поражения, и рост восприимчивости электората к популизму.

Именно поэтому мы хотим остановиться на связанных с правительством причинах усиления правых, которые выходят за круг привычных объяснений, перечисленных выше. К числу таких причин относятся потеря идентичности, вытекающая из отсутствия символической политики, утрата перспектив, связанная с истощением источников раздачи бюджетных средств и несостоявшимися или безуспешными реформами, отсутствие дееспособной политики, дающей эффективные ответы на социальные проблемы, порожденные сменой режима, и управленческая некомпетентность правящей элиты. Все они были лишь важными симптомами того, что демократические силы, выступавшие против автократических устремлений, не имели ни коллективного этоса, ни актуальных представлений об обществe, ни институциональной базы и к тому же у них не осталось ни одного дееспособного политического актора .