Гэри Лахман - В поисках П. Д. Успенского. Гений в тени Гурджиева

Сидя в своей маленькой комнатке на Литейном, тридцатидвухлетний Успенский согласился с Джеймсом и твердо решил, что точно не оставит эти другие формы сознания без внимания.

Успенский рассказывает, что целью его экспериментов с наркотиками был поиск неких фундаментальных ответов на вопрос о реальности магии. К 1911 году он был знаком с существующей литературой по теософии и оккультизму, и как ученый хотел знать, что из этого реально, а что является плодом воображения. К тому времени, как Успенский приступил к исследованиям, он стал известным и весьма уважаемым членом русской теософской общины, писал в ее журналы и читал ее последователям лекции о своих путешествиях. Для философа Николая Бердяева, который враждебно относился и к теософии, и к антропософии Рудольфа Штейнера, Успенский был «самым независимым и талантливым теософским автором». Однако Успенский по-прежнему искал ответы на центральные вопросы своей жизни. Он попробовал на вкус космическое сознание. В 1908 году на борту парохода, идущего через Мраморное море (море на азиатской стороне Турции), Успенский пережил мимолетное мгновение, когда его сознание поразительным образом слилось с внешним миром. Вот как он это описывает:

[Я] вошел в волны, вместе с ними с ревом побежал на пароход. И в этот момент стал всем. Волны – это был я. Фиолетовые горы вдали – это был я. Ветер – это был я. Тучи, бежавшие с севера, дождь – это был я. Огромный пароход, качавшийся и неуклонно стремившийся вперед, – это был я. Я ощутил это огромное тяжелое железное тело, мое тело, все его движения, колебания, качания и дрожь, огонь, напряжение пара и машину внутри меня, беспощадный неуклонный винт, с каждым ударом гнавший и гнавший меня вперед; ни на секунду не отпуская меня, следивший за каждым моим движением руль. Все это был я. И дежурный на мостике был я. И два матроса… и черный дым, валивший из трубы… все.

Это было мгновение необыкновенной свободы, радости и расширения. Секунда – и очарование исчезло [62] Ouspensky P. D. Tertium Organum. N. Y.: Alfred Knopf, 1981. С. 258. .

Однако Успенский знал, что для глубокого понимания космического сознания нужно больше, чем короткое мгновение. Он был знаком с разными методами изменения сознания – йогическое дыхание, например, или пост и разные физические упражнения. Но для человека, жаждущего найти чудесное, все эти методы казались слишком медленными и долгими. Успенский торопился; к тому же он был очень современным мистиком, готовым пробовать новые способы вступления в неизвестное, такие как закись азота и, если можно опираться на внутренние свидетельства, гашиш. Вооруженный этими двумя средствами, в течение по меньшей мере года Успенский систематически пытался вызвать у себя высшие состояния сознания [63] Работая журналистом во времена экспериментов и радикального поведения, Успенский наверняка знал – или, как минимум, слышал – о людях, которые использовали наркотики для иных целей, кроме метафизических. В «Странной жизни Ивана Осокина», например, он описывает, как один персонаж готовит себе бокал абсента. Кокаин, морфий и другие вещества были популярны в «демонической» среде тех дней. Валерий Брюсов, вождь русского оккультного декаданса, несколько раз попадал в больницу из-за зависимости от морфия. Насколько нам известно, любимым наркотиком Успенского был алкоголь (водка, желательно с соленым огурчиком), и он не развил иных зависимостей до поздних лет жизни. Эксперименты с наркотиками, как и исследование снов, проводились в научном духе. .

Перемены произошли быстрее, чем он ожидал. Практически немедленно он столкнулся с проблемой: неизвестное, как оказалось, действительно неизвестно . «Новое состояние сознания давало одновременно столько нового и неожиданного, и эти новые и неожиданные переживания накатывали на меня и пролетали мимо так быстро, что я не мог найти слов, не мог найти речевых форм, не мог найти концепций, которые позволили бы мне вспомнить, что происходило… и тем более передать это кому-то другому» [64] Ouspensky P. D. A New Model of the Universe . С. 277. .

Описание Успенского – это, пожалуй, одно из самых четких среди существующих описаний абсолютно «иной» формы сознания. Один из первых признаков того, что он приблизился к «запредельному», – странное ощущение двойственности, как будто его сознание разделилось надвое. Затем он оказался в совершенно новом мире. Ничто, как он осознавал, не могло подготовить его к этому перемещению во что-то иное . Он скоро увидел, что ничто из прочитанного об астральном плане, мире духов или высших сферах не помогает ему в этой совершенно иной реальности, центральной характеристикой которой было единство. В этом новом мире не было ничего отдельного. Все было связано. Для того чтобы описать свои первые впечатления от любой его части, Успенский был вынужден описывать все одновременно. Во время одного из опытов с наркотиками, где его сопровождал друг, Успенский начал описывать некоторые свои ощущения. Но само действие говорения вызывало так много ассоциаций и размышлений, что продолжать оказалось невозможно. «Между первым и вторым словами моего предложения мне в голову приходило и уходило такое огромное количество идей, что два слова оказывались разделены настолько сильно, что становилось невозможно найти между ними какую-нибудь связь» [65] Там же. С. 280. .

Успенский вскоре увидел, что мир, в который он вошел, полностью пронизан математическими связями. В нем обычные для нас различия между субъективным и объективным, внутренним и внешним выворачивались наизнанку. Внешний мир твердых материальных предметов становился нереальным, а внутренний мир мыслей, чувств и ощущений обретал временами ошеломляющее присутствие. Оставаясь до определенного уровня «под влиянием теософской литературы», Успенский понял, что вошел в арупа , – это санскритское название для бесформенного ментального мира. Здесь присутствовало невидимое, а видимый мир повседневной реальности был не более чем символом «высшего» невидимого мира. Успенскому явился образ гигантского лотоса, лепестки которого постоянно разворачивались, и он осознал, что это иероглиф [66] Судя по описанию других опытов с наркотиками, использование Успенским понятия «иероглиф» указывает на то, что помимо веселящего газа он с большой вероятностью использовал гашиш. В своем эссе «Психология гашиша», написанном примерно тогда же, когда Успенский проводил свои эксперименты, маг Алистер Кроули использует слово «иероглиф» в подозрительно похожем контексте. Вдыхание веселящего газа вызывало своего рода метафизические прозрения и поток ассоциаций, которые Успенский мучительно пытается описать, а гашиш – который Успенский, скорее всего, ел – вызывает поток фантазий, напоминающий сновидения, полные выразительных и крайне символичных образов. слова. Свет, движение, цвет, музыка, эмоции, знание, интеллект и чувство непрекращающегося роста текли из центра этой фантастической мандалы, и голос – как в его экспериментах со сновидениями – сказал ему, что это образ индуистского бога Брахмы. Но на грани вступления в абсолют Успенский ощутил опасность. Перед ним тянулась бесконечность. Она пугала и завораживала. Что, если он войдет в нее – и никогда не вернется? «Присутствие» предупреждало его об опасности и советовало отступить.