Гэри Лахман - В поисках П. Д. Успенского. Гений в тени Гурджиева

Ouspensky P. D. A New Model of the Universe . С. 338.

Гурджиев тоже выражал убеждение, что Сфинкс намного старше, чем признает официальная египтология, о чем говорят его упоминания «Египта до песка» во «Встречах с замечательным человеком».

У тренировки памяти Хинтона долгая оккультная предыстория, восходящая к легендарному «искусству памяти», которое практиковали древние, а затем возродили маги эпохи Ренессанса, такие как Джордано Бруно. См. FrancesYates « The Art of Memory » (L.: Routledge & Kegan Paul, 1966). Запоминание символов «татва» и «богоформ» было стандартной практикой у членов Герметического Ордена Золотой Зари.

Melechi A. Mindscapes. West Yorkshire, England: Mono Books, 1998. С. 21–22.

Там же. С. 20.

James W. Varieties of Religious Experience. N. Y.: Collier, 1977. С. 305.

Ouspensky P. D. Tertium Organum. N. Y.: Alfred Knopf, 1981. С. 258.

Работая журналистом во времена экспериментов и радикального поведения, Успенский наверняка знал – или, как минимум, слышал – о людях, которые использовали наркотики для иных целей, кроме метафизических. В «Странной жизни Ивана Осокина», например, он описывает, как один персонаж готовит себе бокал абсента. Кокаин, морфий и другие вещества были популярны в «демонической» среде тех дней. Валерий Брюсов, вождь русского оккультного декаданса, несколько раз попадал в больницу из-за зависимости от морфия. Насколько нам известно, любимым наркотиком Успенского был алкоголь (водка, желательно с соленым огурчиком), и он не развил иных зависимостей до поздних лет жизни. Эксперименты с наркотиками, как и исследование снов, проводились в научном духе.

Ouspensky P. D. A New Model of the Universe . С. 277.

Там же. С. 280.

Судя по описанию других опытов с наркотиками, использование Успенским понятия «иероглиф» указывает на то, что помимо веселящего газа он с большой вероятностью использовал гашиш. В своем эссе «Психология гашиша», написанном примерно тогда же, когда Успенский проводил свои эксперименты, маг Алистер Кроули использует слово «иероглиф» в подозрительно похожем контексте. Вдыхание веселящего газа вызывало своего рода метафизические прозрения и поток ассоциаций, которые Успенский мучительно пытается описать, а гашиш – который Успенский, скорее всего, ел – вызывает поток фантазий, напоминающий сновидения, полные выразительных и крайне символичных образов.

Успенский говорит, что «был тогда очень молод» и «очень подавлен» смертью. Сначала я подумал, что он говорит о смерти своего отца или деда, но описание его мыслей в то время заставляет полагать, что он был несколько старше, чем когда они умирали. Мы знаем, что Успенский был очень развитым ребенком, но мысли, которые он описывает, все равно кажутся мне несвойственными четырехлетнему ребенку. См. «Новая модель Вселенной». С. 299–300.

При чтении рассказа Успенского мне сначала показалось, что он говорит о своем друге Щербакове, но даты не сходились. Теперь я считаю, что он мог говорить о своей сестре – особенно исходя из того, что несколько раз повторяется важность «последних лет» человека, а как мы знаем, сестра Успенского провела последние годы жизни в тюрьме. Также понятно, что хотя Успенский явно мало что мог поделать, но все равно испытывал огромное чувство вины и ответственности по поводу нее. Ощущение, что мы недостаточно делали для умершего близкого человека, – распространенная человеческая черта. Для человека с таким сильным чувством важности и необратимости прошлого, как у Успенского, и таким же сильным желанием его изменить знание, что его сестра умерла в руках пленителей, должно было быть глубоко печальным. Циник может сказать, что «откровение» Успенского, будто мы «не более ответственны за события жизней других, чем за черты их лиц», было всего лишь способом приглушить вину. Может, и так. Я предпочитаю думать, что охваченный скорбью и опечаленный человек нашел немного облегчения в том, что признал один из основных законов жизни. В описании Успенского нет ничего, что предполагало бы, что он легко принял это откровение. Напротив, создается впечатление, что понадобилась определенная сила, чтобы его принять. См. «Новая модель Вселенной». С. 299–300.

Ouspensky P. D. Talks with the Devil . С. 110–111.

Ouspensky P. D. Tertium Organum . С. 137.

Ouspensky P. D. Strange Life of Ivan Osokin . С. 138.

Краткое описание влияния Сведенборга на Бодлера, а также многих других поэтов и писателей см. мои главы о нем: « The Dedalus Book of the Occult: A Dark Muse » (L.: Dedalus, 2003).

В своем magnum opus «Вездесущее происхождение» немецкий философ Жан Гебсер (1905–1973) утверждает, что человечество пережило четыре «структуры сознания» и, с начала XX века, вступило в процесс вхождения в пятую структуру, которая охватит четыре предыдущие. В центре этой новой структуры сознания лежит превосхождение «перспективных» характеристик восприятия текущей, рассеивающейся «ментально-рациональной» структуры. Гебсер находит доказательства этой перемены во многих культурных феноменах, особенно в кубистской живописи начала XX века. Однако представления Хинтона о гиперпространстве предшествуют кубизму более чем на двадцать лет. Подробнее о «аперспективном сознании» см. мои главы о Гебсере в «Тайной истории сознания».

Некоторые утверждают, что физика частиц, которая изучает невообразимо маленькие объекты, такие как кварки, лептоны и прочие, наверняка занимается исследованием «невидимого». Однако эти и другие элементарные частицы можно наблюдать с помощью научных приборов, которые используют физики, поэтому они видимы (измеримы).

Kaku М. Hyperspace. Oxford: Oxford Univercity Press, 1995. С. 65–67.

Ouspensky P. D. Tertium Organum . С. 166.

Там же. С. 257.

Там же. С. 138.

Там же. С. 142.

Там же. С. 132.

Там же. С. 133.

Там же.

Ouspensky P. D. Tertium Organum . С. 193.

Там же. С. 286.

Беспокойство Успенского из-за неадекватности языка ставит его в один ряд с несколькими писателями, поэтами и философами, столкнувшимися в начале XX века с явлением, в котором увидели «кризис языка». Возможно, наиболее известный из них – австрийский философ Людвиг Витгенштейн, выдвинувший знаменитое утверждение «о том, о чем мы не можем сказать, следует молчать», выражавшее для Витгенштейна все важное. Другие мыслители, которых занимала растущая неспособность языка передавать сложность опыта: Карл Краус, Роберт Музиль, Герман Брох, Морис Метерлинк и Гуго фон Гофмансталь, – все они в той или иной мере изучали разные аспекты мистицизма. Для того чтобы хорошо познакомиться с этим важным периодом западной мысли, см. «Язык и молчание» (1970) и «Экстратерриториальное» (1976) Джорджа Стайнера.