Рэй Брэдбери - Вождение вслепую (сборник)

Эмили разложила письмо на коленях.

– Что дальше? – спросила она.

– Просто послушайте, – ответил он и начал читать едва слышным голосом: – «Моя дорогая, ненаглядная Эмили…»

Эмили ахнула.

Старик помолчал, прикрыл глаза и повторил, будто считывая это послание с собственных ресниц:

– «Моя дорогая, ненаглядная Эмили. Не знаю, как выразить словами все чувства, которые вместило мое сердце».

У Эмили вырвался глубокий вздох.

Старик шепотом продолжал:

– «Я восхищаюсь Вами не один год, но когда мы кружимся в танце или сидим с веселой компанией на берегу озера, мне не под силу заставить себя говорить о сокровенном. Возвращаясь домой, я вижу свое лицо в зеркале и стыжусь собственного малодушия. Но теперь я должен наконец высказать свои потаенные мысли, чтобы окончательно не сойти с ума…»

Роуз достала платок и вытерла нос. Эмили достала свой и приложила его к глазам.

Старческий голос звучал то приглушенно, то громче, то снова тихо:

– «А при мысли о чем-то большем, о самом легком поцелуе, меня охватывает такое волнение, которое дает мне смелость сказать Вам эти слова».

В конце он опять перешел на шепот:

– «Пока этот день и час не настал, посылаю Вам уверения в глубочайшей привязанности и желаю, чтобы жизнь у Вас сложилась наилучшим образом». Подпись: Уильям Росс Филдинг. Попрошу следующее письмо.

Эмили развернула листок так, чтобы хозяину дома не было видно.

– «Моя бесценная, – начал он. – Вы не ответили на мое первое письмо, и причиной тому может оказаться следующее: либо оно затерялось, либо его от Вас скрыли, либо Вы его получили, но затем уничтожили или спрятали. Если я Вас обидел, простите… Куда бы я ни пришел, везде слышу Ваше имя. Молодые люди только о Вас и говорят. Девушки рассказывают, будто в скором времени Вы отправитесь в путешествие за океан…»

– В те времена так было заведено, – сказала Эмили, вроде бы себе самой. – Девушек, а иногда и юношей отсылали из дому на год, чтобы все лишнее стерлось из памяти.

– Даже если в памяти не было ничего лишнего? – спросил старик, читавший по собственным ладоням, лежавшим у него на коленях.

– Даже так. У меня с собою еще одно письмо. Вы можете сказать, что в нем?

Развернув листок, она увлажнившимися глазами пробегала строчку за строчкой, а старик опустил голову и повторял слово в слово по памяти:

– «Моя бесценная, могу ли я назвать тебя так: моя единственная любовь? Ты уезжаешь завтра утром; пройдет Рождество, а ты еще долго будешь в отъезде. Уже объявлено о твоей помолвке, нареченный ожидает в Париже. Желаю, чтобы тебе сопутствовала удача, чтобы жизнь сложилась счастливо, чтобы у вас было много детей. Прошу тебя забыть мое имя. Забыть? Моя милая девочка, ты, наверное, никогда его толком не знала. Уилли, Уилл? Думаю, как-то так; а фамилия была тебе неизвестна, поэтому и забывать нечего. Лучше запомни мою любовь». Подпись: У. Р. Ф.

Закончив, он откинулся на спинку стула и открыл глаза, а она сложила письмо и опустила его вместе с другими на колени; по щекам у нее катились слезы.

– Зачем вы похитили эти письма? – спросила она после короткого молчания. – И воспользовались ими шестьдесят лет спустя? Откуда вы знали, где их искать? Я похоронила их в сундуке, как в гробу, перед отъездом во Францию. За последние тридцать лет хорошо если один раз извлекла их на свет божий. Это Уильям Росс Филдинг рассказал вам о них?

– Моя милая девочка, разве так трудно догадаться? – спросил старик. – Видит бог, я и есть Уильям Росс Филдинг.

После этих слов наступила невообразимо долгая пауза.

– Позвольте, я посмотрю поближе.

Эмили подалась вперед, а хозяин поднял голову к свету.

– Нет, – сказала она. – Мне очень жаль, но я совершенно вас не помню.

– Теперь это лицо старика, – ответил он. – Впрочем, какая разница? Когда вы отправились в кругосветное путешествие в одну сторону, я поплыл в другую. Скитался по разным странам, чем только не занимался, вел кочевую холостяцкую жизнь. Когда узнал, что у вас не было детей и что муж ваш давно умер, то вернулся сюда, в дом моего деда. Мне потребовался не один год, чтобы собраться с духом и отправить вам эти письма – лучшую часть моей жизни.

Сестры сидели не шевелясь; если прислушаться, можно было, наверно, услышать их сердца.

– Что же теперь делать? – спросил старик.

– Присылать мне оставшиеся письма, – медленно выговорила Эмили Бернис Уотрисс-Уилкс – Каждый день, на протяжении двух недель. Одно за другим.

Он посмотрел ей в глаза:

– А потом?

– Трудно сказать, – отвечала она. – Не знаю. Там видно будет.

– Да-да. Разумеется. Что ж, давайте прощаться.

Открывая дверь, он едва не коснулся ее руки.

– Моя дорогая, ненаглядная Эмили, – произнес он.

– Да? – Она ждала.

– Что… – начал он.

– Да?

– Что… – повторил он срывающимся голосом. – Что… вы…

Она не торопила.

– …делаете сегодня вечером? – быстро закончил он.

– Не узнали? Быть такого не может!

Незнакомец уже тянул руку для приветствия.

– Как же, как же!.. – бормотал я. – Если не ошибаюсь…

Совсем растерявшись, я беспомощно озирался по сторонам. Мы встретились средь бела дня во Флоренции, на переходе через улицу. Он направлялся в одну сторону, я в другую – можно сказать, столкнулись нос к носу. Теперь он выжидал, когда я назову его имя. Я лихорадочно рылся в памяти, но безуспешно.

– Насколько мне помнится… – снова начал я.

Он схватил меня за руку, словно боясь, как бы я не сбежал. Его физиономия сияла от радости. Он меня узнал! И вправе рассчитывать на взаимную любезность, верно? Так что поднатужься, приятель, читалось у него на лице, вспоминай!

– Я – Гарри! – Его терпение лопнуло.

– Гарри?..

– Стадлер! – весело рявкнул он. – Хозяин мясной лавки!

– О господи, ну конечно же! Гарри, чтоб мне провалиться на этом месте! – Я с облегчением тряс его руку.

На радостях он едва не пустился в пляс.

– Ну да, он самый! За девять тысяч миль от дома! Неудивительно, что вы меня не узнали! Я остановился в Гранд-отеле. Шик-блеск, в вестибюле паркет наборного дерева! Поужинаем сегодня вместе? Бифштекс по-флорентийски – ваш мясник плохого не посоветует, так ведь? Значит, договорились! В семь вечера.

Я набрал в легкие побольше воздуха, чтобы выдохнуть решительный отказ, но…

– Сегодня в семь! – громыхнул он.

Повернувшись на каблуках, мясник ринулся дальше и чуть было не угодил под мотороллер. Уже стоя на кромке противоположного тротуара, он выкрикнул:

– Гарри Стадлер!

– Леонард Дуглас, – отозвался я, неизвестно зачем.

– Как же, помню! – Махнув рукой на прощанье, он растворился в толпе. – Уж я-то помню…

Только этого не хватало, рассуждал я сам с собой, разглядывая правую руку, изрядно намятую и только что освобожденную. Кто же это был?