Джей Бонансинга - Ходячие мертвецы Роберта Киркмана. Найти и уничтожить

– Но почему они пришли за детьми? Что, во имя Господа, они хотят с ними сделать?

Глаза Дэвида застлало болью.

– Как долбаные роботы, – прошептал он.

– Дэвид! – затрясла его Лилли. – Почему дети?

– Организованные… бесчувственные… расчетливые…

– ПРОКЛЯТИЕ, СМОТРИ НА МЕНЯ!!! – Она швырнула его к стене. – ПОЧЕМУ ОНИ ВЗЯЛИ ДЕТЕЙ?!

– Лилли, оставь его! – Майлз протянул руку, оттягивая Лилли назад и удерживая ее. – Успокойся, черт побери!

Лилли задержала дыхание и замотала головой, глядя на пол.

Джинкс и Томми вернулись с черной сумкой – поставили ее на пол – и полевыми носилками, которые они начали быстро раскладывать рядом с Дэвидом.

Разум Лилли витал в прошлом, пока она смотрела на черную потертую врачебную сумку. Это была та самая, которую Боб Стуки использовал во время кризиса, а ранее она принадлежала практикующему врачу из Атланты по имени Стивенс. Глядя на нее, Лилли чувствовала обреченность. Именно эта сумка стояла на столике из нержавеющей стали, когда два года назад она потеряла своего ребенка. Выкидыш с последующими процедурами раскрытия и выскабливания, которые выполнял Боб, стал одним из величайших испытаний в этой жизни для Лилли. Теперь Джинкс раскрыла сумку и судорожно что-то искала в ней.

– Прости, – сказала Лилли Дэвиду. – Я совсем потеряла голову.

Она погладила мужчину по плечу:

– Давай отнесем тебя в лазарет. Поговорим позже.

Джинкс наложила плотную марлевую повязку на самую глубокую рану грудной клетки, и Лилли придерживала бинты, пока Майлз и Томми осторожно поднимали Дэвида на носилки для транспортировки. Между тем Дэвид бормотал:

– Я без понятия, Лилли… почему они… они пошли… пошли на все эти неприятности…

Его голос смолк, они наложили бандаж на рану, перетянули тощие ноги нейлоновыми ремнями и уложили руки вдоль туловища. Дэвид Стерн потерял сознание, и теперь его голова болталась в разные стороны, а тело утонуло в брезентовых складках носилок.

В мозгу у человека есть маленькая часть, под мозжечком, в запутанных синапсах базальных ганглиев, которая отвечает за ощущение временного вектора. Некоторые исследователи нервной системы полагают, что структура, расположенная в самом ее основании, известная как супрахиазматическое ядро, управляет нашим «чувством времени» [9]  Там обрабатываются циркадные (циркадианные) ритмы (от лат. circa – около, кругом и лат. dies – день) – циклические колебания интенсивности различных биологических процессов, связанные со сменой дня и ночи. Несмотря на связь с внешними стимулами, циркадные ритмы имеют эндогенное происхождение, представляя собой, таким образом, биологические часы организма. . Именно здесь рождается актуальность. Здесь тикают часы, которые говорят нам, что произойдет нечто – может быть, нечто ужасное, – если мы не оторвем задницу и не начнем шевелиться охренительно быстро.

У Лилли Коул всегда было развито это чувство. Будучи еще ребенком, она могла ощущать работу внутренних часов. В школе, решая тесты, она точно знала о времени наступления обеда или чувствовала, когда Эверетт искал ее после отбоя. С почти сверхъестественной чувствительностью она ощущала словно бомбу замедленного действия в задней части ее мозга за несколько мгновений до того, когда сработает пожарная тревога, или зазвонит школьный звонок, или сверкнет молния, или даже точный момент, когда придут критические дни. С самого начала эпидемии она заметила, что это шестое чувство мгновенно активизируется прямо перед тем, как она почувствует ходячего в непосредственной близости или попадет в ловушку. Это не психический дар, это не магия. Просто у нее была сильно развита чувствительность к надвигающимся изменениям.

Вот почему она чувствовала, что время стремительно уходит, в ту ночь, когда спешила защитить город.

– Я нашла тут кое-что, Лилли! – крикнула Джинкс справа. Наступали сумерки, и сверчки начинали громко стрекотать – была уже половина восьмого. Они приближались к туалетной кабинке, расположенной за фурой на Догвуд-стрит. Когда-то две массивные восемнадцатиколесные фуры столкнулись здесь и образовали затор. Года два назад парни Губернатора притащили сюда эту кабинку, чтобы было куда справлять нужду охранникам. Сейчас из нее выливался поток темно-малиновой крови, и что-то двигалось внутри.

– Держись подальше. – Джинкс подняла свой огромный сверкающий боуи [10]  Нож Боуи, иногда просто боуи – крупный нож (тесак) с характерной формой клинка, на обухе которого у острия выполнен скос, имеющий форму вогнутой дуги (т. н. «щучка»). Острие клинка при этом направлено немного вверх. и приготовилась открыть дверь. – Погнали.

Она потянула за ручку пластиковой двери и плавным движением распахнула ее.

Ходячий внутри кабинки задергался, реагируя на запах человека, тыкаясь вслепую, издавая злобное рычание и брызгая густой слизью. Не так давно Клинт Стербридж был бодрым электриком из Макона, Джорджия, который потерял бывшую жену и дочь-подростка в беспорядках, охвативших города в течение нескольких недель сразу после Перемены. Большой мужчина с грушевидным телом, с бакенбардами на толстых щеках, он отлично проявил себя в недавнем воссоздании и самообновлении Вудбери. Теперь же он тянулся к Джинкс, а кончик ее боуи пробивал твердую кость над его лобными долями. Кровь и мозговая жидкость шипели вокруг рукояти.

Дело было сделано, и некогда трудолюбивый мужчина осел на пол кабинки и забился в агонии.

Джинкс вытерла лезвие о штанину ходячего, затем пробормотала:

– Бедный сукин сын.

Лилли внимательно присмотрелась к обилию крови внутри пластикового туалета.

– Похоже в него выстрелили при нападении, и потом он здесь истекал кровью. – Она поискала оружие. – Черт, он же был безоружен.

Джинкс прокряхтела с отвращением и кивнула:

– Рискну сказать очевидное, но это не обычные захватчики.

Лилли молча смотрела на бойню, полностью и безнадежно раздосадованная.

– Что, если это какие-то психи? – задумчиво произнесла Норма Саттерс, сидя на краю каталки в промозглом и слабо освещенном лазарете, прикладывая холодную тряпку ко лбу Дэвида. Лежа в клубке сырых от пота одеял, он то приходил в себя, то снова терял сознание. Часом раньше Норма и Томми обработали раны на плече и сумели извлечь пулю из левой грудной мышцы. Для обезболивания они дали ему последнюю упаковку порошка с морфином, и теперь Дэвид в наркотическом опьянении периодически бормотал нечто остроумное: просто чтобы напомнить, что он не только еще жив, но и что он вспыльчивый старик, который бы был признателен, если бы окружающие перестали пялиться на его темечко как на мишень.