Ким Робинсон - Нью-Йорк 2140

Хотя нельзя было исключать, что это дребезжит дирижабль – что у него изгибался аэрогелевый каркас. Амелия точно знала, что обычно внутри облаков, даже при урагане, трясло меньше. Они не сопротивлялись ветру, не пытались выбраться из циклона – они оседлали течение, и Франс снизил частоту скачущих вверх-вниз внутренних волн. Но все равно их сильно и неравномерно качало вверх и вниз, из стороны в сторону.

– Не знаю, – объявила Амелия, – это звучит нелепо, но, может, это качание происходит из-за медведей?

Вероятность этого была невелика, но вероятнее этого предположить было нечего. Наверняка же медведи не стали бы организованно бросаться из стороны в сторону – во всяком случае, она на это надеялась. Они весили восемьсот фунтов каждый, поэтому даже без координации движений им достаточно было просто биться о стены, бороться или швырять друг дружку, как сумоисты, – и да, это определенно раскачало бы судно. Дирижабль, всего лишь полужесткий, был очень чувствителен к внутренним смещениям масс. Поэтому, если груз у них на борту был разъярен…

– Медведи, медведи, медведи, о боже!

Амелия спустилась в центральный проход, чтобы проверить. Там в двери имелось окно на ту половину гондолы, где размещались звери, и она, взяв камеру в виде заколки, прикрепила ее к волосам и заглянула к медведям.

Первый, кого она увидела, был в крови.

– О нет! – Окровавленные стены, где-то следы когтей. – Франс, что здесь творится?!

– Все системы в норме, – доложил Франс.

– Да о чем ты?! Посмотри сюда!

– Посмотреть куда?

– На медведей!

Амелия подошла к шкафчику в проходе, открыла его и сняла с крепления на его задней стенке пистолет с транквилизатором. Вернувшись к двери прохода и посмотрев в окно, не увидела там ничего и отперла дверь, но тотчас была отброшена назад, потому что дверь резко подалась на нее. Окровавленные белые гиганты пронеслись мимо нее, будто собаки, будто громадные лабрадоры-альбиносы или люди в не подходящих по размеру меховых шубах, бегающие на четвереньках. Она лежала, растянувшись у стены напротив, притворясь мертвой, и, к счастью, не привлекала внимания животных. Одному она выстрелила в бедро, когда тот бежал по проходу в сторону мостика, а когда звери скрылись из виду, она поднялась на ноги и ринулась к шкафчику. Затем залезла в него, потянула на себя дверь, повернула защелку изнутри, а уже в следующее мгновение услышала, как по двери крепко ударили с той стороны. Ударили огромной лапищей! Причем сильно!

Ну нет! Она заперта в шкафчике, по дирижаблю носятся как минимум три медведя, а то и все шесть, сам дирижабль кружится в урагане. Каким-то образом ей удалось опять вляпаться!

– Франс?

Стефан и Роберто не нашли возможности зарядить аккумулятор, питавший их лодку, поэтому пошли по крытым переходам на запад и на Шестой авеню сели в вапо, ехавший на север, где они собирались увидеться со своим другом мистером Хёкстером. Лил дождь, поверхность канала бушевала от крупных капель и разлетающихся брызг. Маленькие кружки расходились на воде, становясь большими, и все это накладывалось на следы лодок и бесконечных гребешков от сильного южного ветра. Неспокойная серая вода под беснующимся серым небом, все в непрерывном движении. Люди ждали на пристанях, забившись в укрытия, если удалось их найти, или мужественно стоя под зонтами. Сами мальчишки стояли на носу вапо, промокая, несмотря на свои большие целлофановые куртки. Им было на это наплевать.

При отливе на каждом здании района показались темно-зеленые сливные отверстия. Одиннадцать футов разницы, как говорили. Ребята намеревались сперва воспользоваться приливом, который надвигался в этот день, а потом навестить мистера Хёкстера, жившего на улице Фанди, то есть на Шестой авеню, между 31-й улицей и Центральным парком.

Они сошли с вапо на пристани рядом с ларьком Эрнесто на 31-й и одолжили у него пару досок для серфинга и гидрокостюмы. Оттуда они поднялись по западному помосту Шестой авеню, что тянулся, будто плоский настил, к протяженному треугольному бачино, где Шестая сходилась с Бродвеем в районе 31-й, чуть севернее отметки уровня отлива. Здесь начиналась улица Фанди, как в очередной раз переименовали этот участок Шестой, и это название было уж точно лучше, чем авеню Америки, придуманное глубоким политиком и больше подходящее Мэдисон-авеню или Денверу. Теперь же название казалось весьма уместным, потому что и приливы, и отливы в этом районе нередко повергали в шок [45] Реально существующий залив Фанди, в честь которого, очевидно, названа улица, славится своими рекордными приливами. .

Этот отрезок Среднего Манхэттена соответствовал самой широкой приливно-отливной зоне. По большей части здесь царил хаос, и район славился как зона незаконных поселенцев, мошенников и бродяг, но представлял интерес и для обычных людей, приходивших развлечься. Людей вроде Стефана и Роберто, которые любили тусоваться с серфингистами, собиравшимися здесь, когда прилив, поднимающийся одновременно по Бродвею и Шестой авеню, усиливался легким уклоном Шестой, и каждый раз продвижение белой пены на север оказывалось поразительно стремительным, особенно если его поддерживал южный ветер. Если при максимальном приливе встать на 40-й улице и посмотреть на юг, то в зелени мелководья можно разглядеть шлюз, где поверх мягкого коврика из водорослей накатывает белая пена и занимает улицу задолго до того, как прежняя вода успевает вернуться, а потом сталкивается со следующей, поднимая низкую белую стенку, которая быстро разрушается и сливается со следующим натиском.

Все это вместе означало, что, если вы катались здесь на доске, как уже вскоре делали Стефан и Роберто, вы могли устраивать заносы, петлять по улицам от тротуара к тротуару, резко разворачиваться на обочинах или перепрыгивать их и влетать в проемы, а иногда даже ловить волны, отскакивающие от зданий, и спрыгивать с них через тротуар обратно на улицу.