Анатолий Шиманский - Америка глазами русского ковбоя

Следует, правда, упомянуть, что это изобретение вывело США на первое место по производству говядины. Оно облегчило работу скотоводов, но многократно уменьшило количество ковбоев. Ковбоев убили не пистолеты, а колючая проволока. Задумана-то она была первоначально для удержания скота, уже позднее решили людей отгораживать.

Мой редактор, Костя Кузьминский, делая у себя до ма выставку русских художников-нонконформистов в Техасе, задумал ассамбляж «ГУЛАГ» и тщетно пытался выяснить, какие именно американские фирмы в 1930-х годах торговали с Союзом колючей проволокой: у нас-то ведь и проволоки вдоволь наготовить не удосужились. Друзья-техасцы раздобыли ему, правда, справочник «Barbwire» – «Колючая проволока», для коллекционеров, где приводятся все ее виды и вариации. У нас освоили производство лишь трех видов, но зато этой проволокой можно было обернуть земной шар несколько раз. Сейчас в моде у «новых русских» так называемая «спираль Бруно», которой они отгораживают свои замки.

Перед мостиками лежали разложившиеся трупы овец, предназначенные отпугивать животных от прохода через это место. Не доезжая до ирригационного канала, завернул на ферму Чака и Салли Теллериа и попросился к ним на ночевку. Эти потомки португальских иммигрантов владели 140 гектарами пашни и пастбищ. По нынешним временам этого недостаточно для традиционного португальского хозяйствования – разведения овец. Поэтому Чак прекратил это убыточное занятие и устроился работать на электростанцию, а Салли приняли на работу в фирму по торговле недвижимостью. Землю они сдали в аренду соседям, оставив за собой только приусадебный участок.

Брат Чака планирует развернуть здесь строительство норководческой фермы. Как я уже писал, разведение пушных зверей в США со времени развала СССР сделалось чрезвычайно прибыльным. Россия из главнейшего экспортера превратилась теперь в активного импортера мехов.

В США борцы с уничтожением животных ради меха почти поставили на колени торговцев манто и прочими меховыми изделиями. Правда, я не уверен, что на Аляске их активность приветствуется широкими кругами общественности. В России же никого не колышет, как мучаются бедные норки, голубые лисицы и песцы, когда с них снимают шкуры. Зима – не тетка, да и мода не знает пощады.

Переехав через реку, я попал в плавившийся от жары городишко Руперт, где люди оказались необычайно гостеприимными. Уж на что, казалось бы, банковские служащие п ривыкли брать деньги, а здесь вот – вице-президент Первого федерального банка Кэрен Вудбери от имени банка выдала мне 20 долларов и банку апельсинового сока. Шериф графства Минидока Роберт Васкес подарил мне свою форменную нашивку, напоил кофе, снабдил впрок пышками и эскортировал по главной улице до окраины.

В поселке Пол я обнаружил рядом с дорогой старинный дом с обширным двором, заваленным и заставленным пилонами, колоннами и портиками разобранных зданий. Кучами лежали полудрагоценные камни и кристаллы всевозможных размеров. На фронтоне дома была вывеска: «Лавка камней».

Внутрь я с трудом протиснулся сквозь ряды полок с сувенирами, которые, почитай, лет тридцать как вышли из моды, за стойкой нашел хозяина, явно за семьдесят, поросшего старческим пушком. Лэйн Джексон много лет владел этой лавкой, и она его кормила до тех пор, пока рядом с 30-й дорогой не построили 84-й хайвэй. Машины перестали проезжать через поселок, лишив его обитателей заработка. Лэйн к тому времени уже вышел на пенсию и решил не переезжать с лавкой на новый перекресток с 24-й дорогой, где теперь останавливались туристы.

У него появилось достаточно времени, чтобы вспомнить прожитое, подвести итоги, посмотреть на жизнь со стороны, не участвуя больше в битве за выживание. Все это теперь он излагает в стихотворной форме, сочиняя поэмы о своем участии в войне с Японией, штурме Гуама и Окинавы и о неправом суде, оправдавшем черного футбольного героя О-Джэй Симпсона, о котором я уже упоминал.

Лэйн собирается издать сборник своих поэм тиражом в 100 экземпляров и дарить их родственникам и близким. Одну из поэм я взял у него, чтобы напечатать в английской версии этой книги.

Проехав еще километра три, я остановился на ферме Уэйна Гиллеспи, который отправил Ваню пастись вместе со своими лошадьми и скотом. Луг был достаточно обширный, и животные решили не трогать друг друга. Я еще раз здесь убедился, как важно, чтобы между индивидами было достаточное расстояние для выживания. Чем теснее мы живем друг к другу, тем больше дискомфорта для всех.

Сын Уэйна Клайд был ветеринаром и приехал осмотреть мою лошадь. Нашел он ее в прекрасном состоянии, но на всякий случай дал Ване глистогонное и обеспечил нас порошком электролита. Мне и до этого неоднократно советовали давать Ване добавочно минеральные соли и электролит, чтобы подстегнуть его энергию, да только отказывается моя лошадь эти смеси потреблять. Наверное, сама знает, что ей полезнее.

Сын Клайда также учится на ветеринара и, получив диплом, будет работать с отцом. Три поколения семьи Гиллеспи живут рядом, занимаясь любимым делом и работая на земле, унаследованной от предков. Такая преемственность традиций и занятий типична для деревенской Америки, составляющей сейчас лишь 10 процентов населения страны.

На окраине поселка Хазелтон я зашел в мелочную лавку, хозяйка которой, кореянка, увидев мою телегу и поняв, что я из России, с радостью рассказала про обитавшего здесь русского иммигранта. Жил он всего в квартале от главной дороги, и я решил навестить соотечественника.

Привязав лошадь под плакучей ивой, я постучался в хлипкую дверь ветхого дома, но никто не ответил. Поскольку дверь не была заперта, переступил порог и оказался в гостиной, стесненной обветшалой и стесняющейся себя мебелью.

– Эй, есть ли кто дома? – крикнул я по-русски.

Из глубины спальни, шаркая шлепанцами, вышкандыбал коренастый мужичонка лет семидесяти в тренировочном костюме с пузырящимися коленками. Разморенный полуденным сном, он, естественно, ошалел от встречи с соотечественником в глубинке штата Айдахо. Оклемавшись, он обрадовался редкой возможности поговорить по-русски.

Владимир Мищенков жил в доме один, бобылем, и, выйдя на пенсию, продолжал работать механиком в авторемонтной мастерской. Он заварил чай и предложил мне остаться у него на пару дней, но затхлая атмосфера дома не располагала к отдыху. Я решил остаться здесь на пару часов, лишь переждать полуденное пекло.

Владимиру пришлось в молодости и в немецкой оккупации пожить, и в Красной Армии послужить, а потом сидеть в немецких и английских лагерях. После освобождения Украины от немцев его мобилизовали и отправили служить в саперный батальон. Всего через несколько месяцев службы, в чине младшего сержанта, попал Володя в плен к немцам. При подходе Красной Армии к лагерю военнопленных сообразил он перебежать в английскую оккупационную зону. Было уже известно, что СМЕРШ и НКВД, освобождая пленных из лагерей, обвиняют их в предательстве Родины и эшелонами отправляют в советские лагеря.