Алан Гринспен - Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы

Терпеливо выслушав мою лекцию, Миядзава улыбнулся и сказал; «Алан, ты видишь проблемы нашей банковской системы совершенно правильно. Однако характер твоего решения не японский». Банкротства неплатежеспособных должников и ликвидации их активов, переданных в обеспечение, необходимо избежать, как и увольнения людей. Кодекс чести, которого придерживаются японцы, делает связанную с этим «потерю лица» вещью недопустимой.

Сегодня, как и тогда, я не сомневаюсь, что стратегия, подобная американской, в условиях стагнации японской экономики в 1990-2005 годах значительно ускорила бы восстановление нормального функционирования системы. На протяжении многих лет аналитики, в том числе и я, не раз предсказывали выход из кризиса, но ничего не происходило. Что за невидимая экономическая сила сдерживала Японию? Миядзава в разговоре со мной дал ответ на этот вопрос. Эта сила была не экономической, а культурной. Для японцев длительная экономическая стагнация оказалась более приемлемой, чем массовая «потеря лица». В условиях американской экономики такое невозможно.

Как ни странно, то же самое чувство коллективной солидарности избавляет японскую экономику от обязательств по финансированию пенсионного обеспечения, которые грозят превратиться в проблему во всех крупных развитых странах в будущем. Не так давно я спрашивал высокопоставленного японского чиновника о том, как они собираются финансировать те обязательства перед будущими пенсионерами, которые государство не может обеспечить. Он сказал, что выплаты просто урежут и что это не вызовет никаких проблем — японцы воспримут изменения как необходимые для обеспечения национальных интересов, и этого будет достаточно. Даже представить не могу, что конгресс или американские избиратели будут вести себя так же разумно.

Континентальной Европе удалось восстановить разрушенную экономику со скоростью, присущей капитализму, несмотря на ограничения, которые вытекали из господствовавшей в конце войны культуры демократического социализма. Исключительный спрос в период восстановления позволил Европе не обращаться к гарантиям, предполагаемым государством всеобщего благосостояния, а Японии на протяжении первых трех послевоенных десятилетий обходиться без значительных увольнений и банкротства должников, не способных выполнять свои обязательства. Опасности «потери лица» просто не существовало.

По мере падения темпа роста s Европе в 1980-е годы затраты, связанные с государством всеобщего благосостояния, росли и еще больше снижали темп роста. Так же и в Японии, когда цены в сфере недвижимости рухнули, отказ банков от продажи имущества должников лишь усугубил экономическую ситуацию. В условиях практически неработающего рынка недвижимости банки не могли реалистично оценивать стоимость обеспечения своих активов и. следовательно, свою платежеспособность. Элементарная осмотрительность заставила банки ограничить кредитование новых клиентов, и японская финансовая система, в которой эти банки играли доминирующую роль, в конечном итоге осталась без средств. На этом фоне появились дефляционные силы. Лишь в 2006 году, когда цены на недвижимость достигли нижнего предела, оценка платежеспособности банков стала реалистичной. Только тогда рост масштабов кредитования привел к заметному повышению экономической активности.

До этого момента я касался экономических процессов, происходящих в крупнейших державах, однако во многом сходные процессы характерны для Канады, скандинавских стран и стран Бенилюкса. Я не уделил Канаде, нашему крупнейшему торговому партнеру, с которым у нас самая протяженная в мире открытая граница, должного внимания лишь потому, что она в экономическом, политическом и культурном плане очень близка к Великобритании и США.

Интерес представляет развитие Австралии и Новой Зеландии после того, как они провели реформы, направленные на открытие рынков, и взяли курс на укрепление связей с азиатскими странами, в частности с Китаем. Австралия и Новая Зеландия — это два ярких примера того, как устранение препятствий для конкуренции в окостеневшей экономике приводит к заметному подъему уровня жизни. Австралийский премьер-министр от лейбористов, столкнувшись в 1 980-х годах с тем, что ограничивающее конкуренцию регулирование сдерживает развитие экономики, инициировал ряд значительных, хотя и болезненных реформ, в частности на рынке труда. Были заметно снижены тарифы и введен плавающий курс национальной валюты. Эти реформы дали поразительный эффект. Оживление экономики, начавшееся в 1991 году и продолжавшееся без спадов до конца 2006 года, привело к повышению дохода на душу населения более чем на 40%. Новая Зеландия, которая по инициативе министра финансов Роджера Дугласа провела похожие реформы в середине 1980-х годов, получила такие же результаты.

Австралия всегда привлекала меня как отражение США в миниатюре. На ее территории находятся огромные открытые пространства, во многом сходные с американским западом. Заселение австралийскими первопроходцами огромного почти безлюдного континента напоминает освоение северо-запада Америки Льюисом и Кларком. Из места ссылки британских преступников в конце XVIII века Австралия превратилась в страну, образом которой стало здание сиднейской оперы. Вряд ли можно делать обобщения на основе наблюдений, ограничивающихся несколькими годами, однако во время работы в ФРС я рассматривал Австралию как хороший индикатор экономических результатов США. Так, последний строительный бум и спад в Австралии произошел на год или два раньше, чем в США. Я слежу за текущим дефицитом платежного баланса Австралии, который существует намного дольше (с 1 974 года), чем дефицит США, без заметных макроэкономических последствий, за исключением роста доли принадлежащих иностранцам корпоративных активов.

Прочные связи, установившиеся между Австралией и США в начале Второй мировой войны, сохраняются до настоящего времени. Австралия с энергично развивающейся рыночной экономикой имеет необычно глубокое влияние на США. учитывая ее масштабы (население 21 млн человек) и расстояние до Америки (7500 миль между Сиднеем и Лос-Анджелесом). Меня всегда удивляла концентрация экономического таланта в этой маленькой стране. Айан Макфарлейн, долгое время возглавлявший Резервный банк Австралии (австралийский центральный банк), очень глубоко понимал глобальные проблемы, так же как и Питер Костелло, министр финансов. Премьер-министр Джон Ховард поразил меня глубоким интересом к роли технологий в повышении производительности труда в США. Руководители правительств в большинстве своем избегают подобных деталей, однако Ховард всегда приходил ко мне с вопросами во время многочисленных визитов в США в период с 1997 по 2005 год. А ему ведь не нужны были мои консультации по денежно-кредитной политике. Его правительство предоставило полную независимость Резервному банку Австралии.