Андрей Бородин - АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 3

— После больного и в дом? Не мели чепухи, эти полы мыть не станут… Да и кого не спроси, никто их днём не видал. Всё к сумеркам вылезают, будто от солнца ховаются…

— Да ну а тебе какое дело, пан офицер? Они что, ограбили кого, убили что ли? Тебе бы почаще отгулы брать, да ко мне на пинту-другую, а то, неровен час, в каждой собаке преступника видеть будешь.

— Порядок не нарушают, обуты, людей не обманывают. Вот только болотнянка как-то уж разгулялась аккурат после визита этих двоих. Да и бесы с гончими зачастили, акробаты добро работают, на совесть. Так ловко нечистого истребляют, что скоро городская казна опустеет… Чует моя душа, Драгобор, как-то шут и фокусник в этом замешаны. Хоть одну бы наводочку… Я бы быстро их того, в темницу…

— Ой, на вот тебе ещё пинту. Заладил… Тебе лишь бы кого-нибудь в темницу бросить! Хоть степняка бы что-ли подстрелил, а то злой как болотная гончая…

Тридцать девять человек: молодые и старые, дылды и коротышки, смуглые и бледные, но все как один — в синих штанах, босоногие и небритые. Лишь у совсем юных мальчишек не было бород. Клан редко собирался вместе, но сегодня был повод. В покоях Дома Высоты тридцать девять братьев встали вокруг сорокового, лежащего на кровати.

— Братья акробаты, — Войко пытался придать голосу прежнюю властность. — Когда-то каждый из нас поклялся защищать людей от нечистого, мы отдали Небу свои фамилии, своё прошлое и вверили ему своё будущее. Мы, Племя Высоты, поклялись изничтожить нечестивый род, всех до последнего беса! Тень нависла над Чизмеградом… Наш долг не дать злу пустить корни. Сегодня ночью я объявляю долгую охоту: станьте глазами и ушами города, следите за проклятым фокусником и шутом, чую, они кровь от крови демона. И если удастся вам разглядеть в них демоново семя — убейте на месте! Возьмите ваши кривые ножи и будьте готовы пустить их в ход! В ночные бдения уходить только по двое! Двадцать братьев как обычно — на разведку, излов беса и гончей, семнадцать других разделят меж собой город на участки для слежки. Слободан, Жечка, вы за главных. Вы самые ловкие… после меня. Смотрите в оба, прочешите каждую пядь улиц, но найдите, где эти двое ховаются. Не упускайте их из виду…

Атаман, собрав последние силы в кулак, отдавал команды: кто в какую вахту идёт, с кем, когда меняется. Всё добрый Войко продумал до мелочей. И комар через Чизмеград незамеченным не пролетит.

— А ты как, атаман? Один на весь Дом Высоты останешься? — спросил Слободан.

— Ну почему один? Вон, Васислав и Жушнек будут в засаде неподалёку. А мне… Придётся полюбить пороховое оружие. Купите мне шеольский револьверный карабин, да патронов к нему. Авось отстреляюсь, коли вдруг наши хлопцы не поспеют.

На том и порешали. Долгая охота, она хоть и долгая, да промедлений не любит.

Субботним утром у похоронного болота яблоку негде упасть: единственную дорогу заставили повозками, люди приехали покойников топи отдавать.

Адриан взял отгул и вызвался проводить Живо-драга, тот был сам не свой после смерти матушки. Крепкая баба отдала концы внезапно: не болела, да и не жаловалась на здоровье. Просто не проснулась поутру, и будто бы исхудала, в толстой русой косе волосы пополам седые, будто из неё кто жизнь выпил. И ведь ходила намедни вечером на шута с фокусником смотреть…

— Они это, душой чую! — говорил Адриан. Его напарник с великой тоской наблюдал за пузырьками, поднимающимися над поверхностью трясины: тело матери ко дну идёт.

— Оно знаешь, и хорошо, если так, — голос Живодрага был бесцветным, словно в молодом теле сама душа умерла. — Оно бы и легче, хоть знаешь, кому мстить. Матушка ведь за жизнь ни разу болотнянкой не болела, здоровье от деда с бабкой передалось. Я других болезней-то и не знаю, от чего человек вот так может умереть… Отомщу, пан офицер, голову отрежу этому длинному…

— Погоди пороть горячку, нам бы сначала разузнать что к чему, а уж потом я тебя к нему в темницу пущу на полчасика… Сам знаешь, братец, против закона не могу идти.

Живодраг взглянул на трясину в последний раз: всё, кончились пузырьки, значит, болото тело приняло, а душа к небесам упорхнула! Старшина запрыгнул на козлы, капитан умостился рядом; дали лошади кнута, повозка двинулась с места.

В полуверсте от города на дорогу выскочила болотная гончая: уродливая тварь о двух телах, похожих на человеческие, и там где у шей головы должна быть, мерзостная складка, а из неё зубастый хоботок тянется, им она кровь пьёт.

— На тебе, шельма! — Адриан вскинул карабин и нажал на спуск; кусачий рой картечи разнёс чудищу задний круп, ещё один меткий выстрел и переднего крупа нет. Так гончая не убежит: лежит раненая тварь, хлюпает, хобот извивается, руками бурую землю вспахивает.

— Тпррррр! — повозка остановилась, Живодраг спрыгнул, достал из ножен шашку и разрубил тварь пополам, была одна гончая, а стало два осклизлых безголовых трупа.

До ворот доехали без приключений. В месяц тёплынь темнеет рано, добрались к самым сумеркам. Постовой унтер-офицер велел открывать, под присмотром пулемётов и прожектора похоронный обоз, телега за телегой, медленно вползал в город.

— Адриан, можно я у тебя немного поживу? Не могу домой… Пусто мне там без матушки.

— Спрашиваешь! Заезжай и живи сколько хочешь. Мне оно и спокойнее, когда ты под боком будешь. А то захвораешь, где я замену такому матёрому старшине найду?

Живодраг — золотой солдат, в его руках пулемёт оживает, метко жалит! Глаз зоркий — и мышь мимо прожектора не пробежит. У Адриана все стражники как на подбор, уж на несколько дней замена найдётся.

Чтобы немного отвлечься, капитан велел Живо-драгу приготовить ужин. Потчевали простецкой мужицкой едой: варёный рис с мясом да пара кувшинов доброго эля. Адриан хоть и собственной суровостью людей наизнанку выворачивал, да сердце у него не каменное, сам жену и мать похоронил. Был он тогда, как и Живодраг — старшиной, вернулся с дежурства домой, а бабы высушенные, закоченевшие лежат, кругом слизь зелёная; гончие поохотились…

От тяжёлых мыслей помогает прогулка, голову иногда проветривать нужно, иначе мысли плесенью покрываются и человеку вредят. Капитан не любил гулять без оружия, верный револьвер покоился в кобуре, старшина же привык полагаться на шашку.

Ночь выдалась спокойной. Горят фонари на стенах — часовые бродят, мужики неторопливо бредут к таверне и из таверны, из окна нет-нет, да слышится бранная речь недовольных жён: опять на бровях домой приполз!

Вдоль Вересковой улицы тянутся низкие одноэтажные дома с черепичными крышами, живут здесь в основном крестьяне и шелудеи, оседлые степняки, решившие завязать со своей дикой разбойничьей жизнью. Адриан не любил шелудеев, а они не любили Адриана, но каждый знал — шутить с капитаном не стоит, стреляет метко! Но всё же польза от бывших степняков была: из далёких походов привозили они лекарственные травы, редкие ткани и жир. Цену они не ломили, просили ровно столько, сколько люди могут дать, за это шоршеткалоки дозволили шелудеям носить кожаные сандалии; какая никакая — обувь, а обутого человека хоть немножко уважать нужно. Дикий степной нрав иной раз просыпался, но дальше драк и редкой поножовщины дело не доходило.