Андрей Бородин - АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 3

— Вы что-то замолчали. Наше интервью окончено? Смею заметить, что внизу давно ждут начала, и…

Статный седой мужчина в безупречном фраке прервал этими словами размышления журналиста. В его пышной бороде, обычно смыкающейся с густыми усами, появилась брешь улыбки. Он сверился с золотыми карманными часами — хотя большие напольные и стояли совсем рядом.

— …и точно, нам пора: уже пять минут, как задерживаемся. Кажется, вам немного дурно. Я понимаю, ведь подробности рассказанной истории могут смутить каждого. Хотя журналиста, как мне думалось, в меньшей степени… вы каждый день пишете о грабежах и убийствах.

— Я не веду криминальной хроники.

— Ну, по крайней мере, вы определённо её читаете. Мистер Рэнквист, позвольте предложить вам немного выпить: это освежит голову. Да и мне, перед выступлением — не помешает. Сегодня необычная речь, и я сам чувствую себя слегка неловко. Столько лет в этих стенах говорили о чистой науке, а сегодня… такой удивительный синтез рационального знания с чем-то немного иным. С тем, что ещё предстоит осмыслить рационально. Я сам не до конца понимаю все нюансы. Знаете, мне кажется, в этом есть что-то от вашего, творческого ремесла: преуспеть, в полной мере не осознавая, как именно это удалось.

Немолодой учёный, конечно, уже предвкушал свой триумф: до него оставалось каких-то полчаса. Он налил в небольшие бокалы шерри, и поднял свой только после того, как журналист нехотя сделал то же самое. Напиток прошёл в горло с усилием, но унял лёгкую дрожь в пальцах, и помог выдавить из себя пару слов.

— Я полагаю вашу работу бесчеловечной.

— Бесчеловечной? — учёный вновь улыбнулся.

— Полноте, вы неудачно подобрали слово. Извольте назвать её чудовищной, или, может быть, даже богохульной: я нисколько не буду оскорблён, потому что наука уже сделала много чудовищного и богохульного. Всякий раз — исключительно на благо, в конечном счёте.

Пожилой мужчина быстро допил шерри, явно демонстрируя своим поведением, что не желает более задерживаться.

— «Бесчеловечно» — это плохое слово в данном случае, мистер Рэнквист. Как раз человечности-то всему, что сегодня будет описано и публично представлено, не занимать.

Ужас пришёл в жизнь племени, которая и до того никогда не была лёгкой, неожиданно. Никакие знамения не предвестили его, ничего не знали наперёд провидцы. Ни единого признака мрачного конца времён, о которых поколениями рассказывали друг другу в страшных преданиях, никто не заметил.

Возможно, все эти предания оказались на поверку ошибочными, и народ чивани жестоко ошибался относительно того, что его погубит. Что рассказывали в легендах о последних днях жестокого лесного мира? Сказки о том, как с неба польётся огонь вместо воды, пожирая деревья, зверей и плоть чивани. О том, что солнце перестанет поглядывать сквозь густые кроны деревьев, и только губительное пламя будет освещать всё сущее — на то недолгое время, которое останется для молитв богам о посмертном спасении. Но всё случилось совсем не так.

Хотя, возможно, никакой ошибки и не было. Просто крут жизни ещё не завершился, а в мир их вторглось совершенно иное, чужеродное зло. Если бы кто-то спросил самого Юкталя, он бы ответил, что верно именно это предположение. Боги не могли так жестоко обмануть народ чивани, пусть они никогда и не были милостивы к нему. Это уже слишком. Даже для богов.

— Это ещё не конец! — в слабой попытке самим себе внушить уверенность твердили некоторые. — Мы будем бороться!

— И как же? Как мы будем бороться? — в отчаянии кричали им другие.

В действительности, никто не представлял себе способов борьбы. С того дня, когда против течения Великой Реки пришло нечто для чивани чуждое и невообразимое, испробовали они многое. И силу, и молитву. Но каждый следующий день только приближал конец, всё более очевидный.

Шаманы сразу же заключили, что ужасное подобие лодки — несуразное в своих очертаниях, уродливо громадное и изрыгающее из себя пламя, явилось из царства демонов. Впрочем, никогда прежде не говорили они о подобных демонических созданиях. Хуже этого деревянного монстра было только то, что таилось внутри: монстры из плоти.

Юкталь впервые увидел их ещё до сезона дождей — и дивился, как его народу удалось прожить столько лун после нашествия. Слова для описания этих чудовищ подбирались с трудом: если то и правда были демонические создания, то оставалось лишь поразиться тому, насколько силы зла изуродовали облик существ, отдалённо похожих на племя чивани.

Бледным, как лунный свет, был покров их тел — неестественным, непохожим на нормальную кожу; как будто пришлых существ заживо освежевали, а после вывернули шкуры наизнанку, и вновь натянули на тела. Вытянутые, чаще до костлявости худые, странных пропорций фигуры: маленькая голова на длинной шее, короткие руки с какими-то обрубками вместо пальцев.

Будто всего прочего мало было, чтобы внушить чивани ужас и отвращение, пришлые чудовища отталкивали ещё и своими лицами: с глубоко посаженными глазами, с неуместной шерстью, словно у зверей. Но более всего поражало в их облике даже не это. Монстры не были созданы из одной лишь плоти: не полностью их тела оказались мягкими, источающими при ранении нездорового цвета кровь.

Почти у каждого часть тела будто окаменела: эти твёрдые наросты не напоминали какой-то знакомый Юкталю камень, но оказались настолько же твёрдыми. И даже более. В великом разнообразии форм вырастали они у кого на голове, а у кого на теле или конечностях; облик всех причудливых искажений тел роднила между собой только уродливость. После смерти эти наросты можно было отделить от трупа; с отвращением чивани бросали останки в огонь. Плоть пришельцев горела прекрасно, а твёрдые части лишь пуще искажались.

Каждый из незваных гостей с реки был изуродован этими неестественными элементами по-своему. Каждый был, при этом, силён и ловок — и ни один не знал пощады.

Но война с пришельцами, длившаяся много лун, ещё не стала настоящим кошмаром: пусть чивани гибли один за другим, а убить хотя бы одного врага удавалось им крайне редко. Худшее началось позже.

— Мондрагон! Мондрагон! — это было единственное слово, которое твердили чивани из отряда, однажды отправившегося в разведку вниз по реке.

Вернулись разведчики целыми и невредимыми, хоть их не чаяли уже увидеть в живых — но это только в том, что касалось их тел. А вот разумом повредились не слабее, чем враги внешне. Полное безумие, в котором только лишь слово «мондрагон» оказались они способны произносить.

По крайней мере, произносить внятно. В действительности, исторгали они из глоток самые разные звуки, и с каждым днём — всё более разнообразные: но нормальную речь эти крики и хрипы ничем не напоминали. Похожи становились голоса несчастных на речь чудовищ с реки, и этот факт посеял первые страшные подозрения.