Михаил Скрябин - В тени зелёной беседки

— А ты знаешь, кажется, ничего. Как на третьем дыхании.

— Сколько их у вас?

— Чего? — не понял Ларин.

— Дыханий?.. Столько, сколько больных?

Виктор Иванович улыбнулся. Девушка ухватила суть. Это было не только выполнением клятвы Гиппократа, а стало его вторым «я». И действительно, порог операционной переступил совсем не тот человек, у которого там, в безбрежной снежной пустыне, отнимались от усталости ноги. Это был хирург, главный врач больницы, как всегда быстрый, точный, внимательный.

Больная ровно дышала, усыпленная наркозом. Виктор Иванович обработал операционное поле, взглянул на фельдшера, ждавшего напротив с приготовленным зажимом, медсестёр, бабу Маню, застывшую у двери, и произнес ставшее ритуальным: «Приступим».

Наташа подала скальпель. Ларин сделал первый надрез и углубился в операцию. Диагноз, как и следовало ожидать, подтвердился. Опоздай на час-другой — и исход был бы, пожалуй, летальным. Операция длилась уже больше часа, всё шло нормально, как вдруг сестра, дававшая наркоз, сказала:

— Кровь кончается.

Врач поднял голову. В ампуле, из которой в вену больной капала кровь, оставалось на донышке.

— Ещё, — сухо бросил он, не прекращая работы.

— Всё. Последняя ампула. И заменителей нет.

Заметив выступившие на лбу врача капельки пота, сестра марлевой салфеткой вытерла их и добавила в свое оправдание:

— Ещёе третьего дня заказали в ЦГБ, но пурга…

— А доноры?

— С отрицательным резусом нет. Из персонала больницы тоже ни у кого.

«Есть, у одного есть. И сестра это отлично знает».

— Готовьтесь к забору крови, — сказал он сестре. И повернулся к санитарке: — Скажите палатной сестре, пусть быстренько проверит группу крови у мужа больной.

Баба Маня бесшумно скрылась за дверью. Крови оставалось минут на пять. Можно, конечно, поработать какое-то время на физиологическом растворе, но все равно кубиков четыреста ещё надо. Внимание хирурга теперь раздваивалось между операционным полем и пустеющей капельницей.

— У мужа вторая, — доложила возвратившаяся на свой пост баба Маня, — а у другого, — она даже пренебрежительно махнула рукой; — четвёртая.

— Давление падает. — В голосе сестры тревога. Оставался единственный выход, который хирург берег как НЗ. Израсходовать его он мог только при исключительных обстоятельствах. Сейчас они наступили.

— Салфетку, — распорядился врач и кивнул на капельницу. — Физиологический.

Наташа подала стерильную салфетку и тихо предупредила:

— Этого делать нельзя, Виктор Иванович. Вы не сможете довести операцию.

Ларин не ответил. Прикрыв салфеткой операционное поле, прошёел к стоявшему у стены топчану. Медсестра закатала рукав его халата и рубашки осторожно, чтобы не нарушить стерильность. Перехватив руку выше локтя жгутом, протерла вену тампоном со спиртом и, вернувшись к больной, уступила место Наташе.

— Двести кубиков, — сказала Наташа, точным уколом вводя иглу в вену.

— Четыреста, — строго сказал Виктор Иванович. И мягко добавил: — Двухсот не хватит, девочка.

Набрав полную норму, Наташа передала баночку с кровью второй сестре и сделала внутривенное вливание глюкозы и витамина С. Когда хирург вернулся к операционному столу, его кровь уже капала в вену больной, поддерживая начавшую было угасать жизнь. Он чувствовал на себе беспокойные взгляды персонала и старался держаться бодро, хотя давалось это нелегко. И не в его силах было изменить бледность лица, заметную даже на фоне белой шапочки и марлевой повязки.

Операция продолжалась. Когда на живот больной легла идеальная строчка шва, Виктор Иванович отложил иглу. За жизнь ещё предстоит упорная борьба — перитонит есть пери тонит, — но главное позади и сделано не хуже, чем в клинических условиях. Наташа не отрывала восторженного взгляда от радостно-утомлённого лица врача, а тот, облокотившись на стол, склонился над больной. Не верилось, что можно наконец размяться, и не было сил пройти в предоперационную. И тут вместе с каталкой баба Маня привезла новость, способную в этот момент сбить с ног: «Аппендицит».

— Может, обождёт? Может, не срочно? — как за соломинку ухватилась Наташа за первую пришедшую мысль.

— Уже и так давно ждёт, — отрезала санитарка и, смягчившись, добавила: — Анатольич смотрел.

— Почему же раньше не сказали! — раздосадованно воскликнула Наташа.

— А что толку-то? — резонно возразила баба Маня. — Двоих враз даже они, — кивнула она на хирурга, — оперировать не могут. — Бережно с помощью Наташи переложив больную на каталку, спросила в пространство: — Ну, так что, подавать?

— Везите, — распорядился Виктор Иванович.

Ещё сорок минут работы — каких минут и какой работы! — и можно наконец выйти из операционной. Раскладушки, приготовленные по его указанию, стояли аккуратно застеленные особым «почерком» бабы Мани. Те, для кого они были предназначены, сидели в кабинете главврача в тех же позах, в каких он их оставил. На столе сиротливо стояли тарелки с нетронутым ужином.

— Однако, вели своим взять у нас кровь, — встретил врача Ходжер. — Другим пригодится.

— Больная пришла в себя. Состояние удовлетворительное, — спустя час заглянула в кабинет Наташа… Физически усталый, как рабочий после ночной смены, Виктор Иванович ранним утром возвращался домой по ещё пустынной улице, в которой бульдозеры успели проложить дороги-коридоры с высокими, в человеческий рост, искристыми белоснежными стенами. Возвращался удовлетворённый результатами своего труда, не подозревая, что на письменном столе под портретом улыбающегося Мишки лежит такой же белый, как окружающий снег, листок телеграммы.

Подвиг. Это гордое, как закалённая сталь, слово во все времена будоражит воображение юных. За ним мужество, сила, беззаветная преданность Родине. Подвиг — это брошенный на фашистские танки горящий самолёт капитана Гастелло и смерть Зои Космодемьянской, простреленная грудь Александра Матросова, закрывшего амбразуру вражеского дзота, и неравная, смертельно опасная борьба комсомольцев-молодогвардейцев с захватчиками. Подвиг — это оружие, изготовленное в тисках блокады умирающими от голода ленинградцами, и поднятые из руин города и сёла, создание космических кораблей и полёт в космос Юрия Гагарина, строительство БАМа и борьба за обильный урожай. Подвиг — это жизнь, целиком, до последнего дыхания отданная Родине, своему народу.

Но подвиг по плечу только морально и физически подготовленному человеку, только тому, у кого дело не расходится со словом, у кого даже в мелочах на первом месте «надо», а не «хочу», и не «потом, когда стану взрослым», а с самого раннего детства…

В этой главе, как и во всей книге, нет вымысла. Изменены только фамилии. Галину Князеву — «королеву стройки» — вы и сегодня можете увидеть на кране. Учит молодежь труду и уму-разуму Олег Титаренко, возводит дома со своей бригадой Александр Гаврилов. Лечит людей Виктор Ларин. На могиле Михаила Николаева вскоре будет установлен памятник — смятая кабина его автомашины с рухнувшей на неё гранитной стрелой крана. Как раньше на могилах лётчиков — пропеллер самолёта…