Станислав Вторушин - Не кричи, кукушка

— Она и вчера весь день не разговаривала, — заметил Федор.

— Ничего, отойдет немного и заговорит. — Отец погладил Катю по голове. Потом посмотрел на сына, намереваясь что-то сказать, но только махнул рукой, повернулся и, скрипнув дверью, вышел из дома.

Катя не заговорила ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Сначала этому не придавали значения. Думали — пройдет потрясение, и речь вернется. Однако день шел за днем, а речь не возвращалась. Через месяц отец повез дочь в городскую больницу. Там Катю водили от врача к врачу, но ни один не находил отклонений в ее здоровье. Медицина оказалась бессильной перед немотой девочки. Между тем, лето кончалось, приближалось начало школьных занятий. Катя должна была идти во второй класс. Отец хотел оставить ее дома, но Катя заупрямилась и сама пошла в школу.

— Что же я буду с тобой делать, девочка моя? — сказала учительница Клавдия Ивановна и на ее глаза навернулись слезы.

Она обняла Катю, постояла с ней некоторое время у стены в школьном коридоре, потом взяла ранец девочки и отвела ее в класс. Клавдия Ивановна посадила Катю на первую парту напротив своего стола и сказала:

— Слушай, что я буду говорить на уроке и запоминай. Если что не поймешь, запиши в тетрадку и покажи мне. Я объясню тебе снова. Гуманитарные предметы ты освоишь, а большего девочке и не надо. — Клавдия Ивановна потрепала Катю по голове и улыбнулась. Катя тоже улыбнулась ей.

Начальную школу Катя закончила с отличием. У нее появилось упорство, какого не было раньше. Девочка компенсировала им физический недостаток. За это время отец не раз возил ее в больницу, врачи снова осматривали, прослушивали, заставляли открывать рот, снимали энцефалограмму, не находили никаких патологических отклонений, но речь не вернули.

В пятый класс отдавать Катю Клавдия Ивановна не посоветовала.

— Занятия там будут вести предметники, — сказала она отцу. — На индивидуальную работу с учениками у них времени нет и если Катя станет хронически отставать, это будет дополнительной нагрузкой на психику. Лучше оставьте ее дома, пусть с девочкой занимается Федя. Литературу, историю, географию она с ним освоит, а остальное как получится.

Отец так и поступил. Катя помогала готовить уроки Феде и одновременно кое-чему училась сама. Математику она осваивала с трудом, зато много и с удовольствием читала и очень любила писать письма отцу и Феде. В них она рассказывала обо всех происшествиях за минувший день, но никогда не показывала письма ни тому, ни другому.

После смерти матери отец остался бобылем и все тяготы хозяйки дома легли на Катины плечи. В десять лет она уже научилась подтирать полы и управляться со стиральной машиной, готовить нехитрые обеды. Стесняясь своей немоты, Катя почти перестала встречаться со сверстниками, шумные детские игры выпали из ее жизни.

Единственным ее другом был брат. С ним она разговаривала без слов. Достаточно было сделать жест или бросить в его сторону взгляд и он уже понимал, что это означает, чего она хочет. Она любила сидеть с братом на крыльце, смотреть на ровную, выкошенную отцом полянку с клумбой посередине, и слушать, как прямо у ограды поют птицы или кукует кукушка. Кукованье всегда навевало на нее печаль. Оно напоминало о страшной смерти матери, ее похоронах. В такие минуты на глаза Кати наворачивались слезы, она поднималась с крыльца, уходила к себе в комнату и, упав лицом на подушку, беззвучно плакала. Ее острые, худенькие плечи вздрагивали, слезы текли по лицу, в эту минуту она не хотела видеть никого, даже Федю.

В четырнадцать лет с Катей произошли разительные перемены. Ее плечи слегка округлились, резкие движения уступили место плавным и осторожным, крепкие ноги приобрели стройность, платье на груди стало топорщиться, словно под ним лежали два маленьких яблочка. Но особенно изменился ее взгляд. Он стал мягким и задумчивым, в нем появилась глубина, отражающая переживания обретающей зрелость души. Несколько дней назад, когда они всей семьей сидели на диване, отец, посмотрев на дочь, как бы мимоходом обронил:

— А ты у нас заневестилась. Скоро приданое собирать придется.

Катя почувствовала, как екнуло сердце, а лицо обдал нестерпимый жар. Она подумала, что отец узнал ее тайну. Закрыв лицо руками, она встала с дивана и вышла на улицу.

Случилось это два дня назад. Федя с Катей пошли купаться на речку. Стоял жаркий день. Белое солнце висело над самой головой, выгоревшее небо утратило синеву и было похоже на много раз стиранную, подсиненную простыню, воздух дрожал, растекаясь тягучими струями, а песок был горячим, как раскаленные угли. Спастись от такой жары можно было только у реки.

Катя сбросила на песок цветастый ситцевый сарафан, с разбегу прыгнула в воду и, выбрасывая вперед руки, размашисто, по-мальчишечьи поплыла к другому берегу. Речка была неширокой, но с быстрым течением и глубокими омутами. На дне било несметное количество ключей, поэтому вода в ней состояла как бы из двух разных слоев — верхнего, теплого, и нижнего — обжигающе холодного. Катя хотела нырнуть в глубину, чтобы обжечься холодом родников и потом с уханьем выскочить на поверхность, но раздумала. После ныряний приходится долго сушить волосы, к тому же они становятся непослушными, не поддаются расческе. Она с удовольствием проплыла вверх по течению, потом встала в воде столбиком и, едва шевеля руками, стала ждать, когда течение поднесет ее к тому месту, откуда она прыгнула в воду. Выбравшись на берег, она легла на раскаленный песок, закрыла глаза, расслабленно раскинула ноги и руки и отдалась солнцу. Федя сел рядом, набрал полную горсть горячего песка и тоненькой струйкой стал высыпать его себе на ногу. Искрящиеся на солнце песчинки прилипали к мокрой коже, покрывая ее тоненькой перламутровой корочкой. Вскоре ему это надоело и он тоже лег. Но полежать спокойно им не удалось. Из-за кустов тальника раздался заливистый свист.

Катя приподнялась на локте и повернула лицо в ту сторону, откуда свистели. От тальников, с кромки которых начинался пляж, по горячему песку торопливым шагом к ним приближался Вадик. Катя хорошо знала его. Он жил в большом городе Новосибирске, но каждое лето, хотя бы недели на две, приезжал на станцию к деду с бабкой, большой деревянный дом которых с зеленой железной крышей и раскидистой рябиной у окон стоял на самом краю поселка. Далекий Новосибирск казался загадочным и Катя мечтала хотя бы раз побывать в нем. Ей непременно хотелось, чтобы на вокзале ее встретил Вадик. Они бы пошли на главную улицу, где находится самый большой театр, изображение которого она видела на открытках, а потом Вадик пригласил ее к себе домой и они пили с ним чай с сахарным печеньем. По такому случаю Катя надела бы самое красивое платье.