Станислав Вторушин - Дикая вода

Поселок наш, теснимый с одной стороны тайгой, с другой — Обью, вынужден постоянно бороться за существование. В сильные разливы река обязательно уносит у кого-нибудь половину огорода, а то и всю усадьбу вместе с домом. И тогда потерпевший перебирается поближе к лесу на новую улицу, а вместо него приходит черед соседа, живущего через дорогу. И так из года в год, сколько помнят себя здесь люди.

Многие давно собрались бы и уехали, да крепко привязали их к себе те же река и лес. Они кормят человека зимой и летом, но особенно благодарны им люди весной, когда вслед за ледоходом на север прилетают табуны уток, а рыба по протокам устремляется на залитые водой луга. Тогда все мужики садятся в лодки и едут на промысел. И каждый возвращается с добычей, с убитыми утками и пойманной рыбой. После долгой северной зимы они особенно вкусны. Тем более, что никаких продуктов, кроме соли, сахара и серой, разваривающейся словно кисель лапши на Севере не продают.

Но одна особенность отличает здешних охотников. Никто не скажет тебе, где и сколько уток он настрелял, в какой протоке ставил сети. Люди тут не особенно разговорчивы, каждый привык надеяться лишь сам на себя…

Сосед мой, Антон Безрядьев, широкоплечий пятидесятилетний мужик из здешних старожилов, сразу поставил дом поближе к тайге. Вернее не он, а его отец, оказавшийся здесь в начале тридцатых. Но дом до сих пор стоит крепко, только бревна почернели от ветра и дождей. Жил Безрядьев замкнуто, как и многие в поселке, редко к кому ходил в гости, и у него гостей было мало. Никто не помнит, чтобы он обращался к соседу за по-мощью. В тайгу всегда уходил один, и этому тоже не удивлялись. Кому охота показывать заповедные кедровники, дорогу к которым открыли еще отец или дед, лосиные переходы и рыбные места? Каждый должен найти их для себя сам. Так уж повелось в поселке.

До сих пор не пойму, почему Безрядьев проявил ко мне дружеское расположение. Наверное, потому, что я решил подтянуть по физике его сына Вовку, учившегося в шестом классе. Антон еще имел дочку, но та уже вышла замуж и жила отдельной семьей.

Возвращаясь однажды с метеостанции к своей квартирной хозяйке, я встретил на улице Вовку. Он катился на одной лыже, другая, сломанная, была у него в руках.

— Не влетит от отца? — спросил я, кивая на обломок.

— За лыжу нет, а за физику может, — шмыгнув носом, ответил Вовка.

— А что у тебя с физикой?

— Задачу не могу решить. — Вовка приставил к лыже обломок, прикидывая, как ее лучше скрепить. Потом посмотрел на меня.

— Приходи ко мне, решим вместе, — предложил я.

Вовка нравился мне своей обстоятельностью, не по годам взрослыми рассуждениями. Он был неплохим рыбаком и уже не однажды ездил с отцом на охоту. На Севере дети взрослеют быстро.

Через полчаса он пришел ко мне с тетрадкой и учебником физики. И хотя я давно не брал в руки этот учебник, с задачей мы разобрались быстро. С тех пор Вовка стал часто наведываться ко мне, и вскоре тройки по физике сменились на четверки, а однажды он получил даже пятерку.

В конце апреля, когда снег уже начал подтаивать, я увидел Антона Безрядьева, сидевшего на крыльце и вырезавшего из куска дерева утиное чучело.

— На охоту собираешься? — спросил я, остановившись около Антона.

Он оторвался от работы, окинул меня взглядом с ног до головы и, снова опустив глаза к куску дерева, неторопливо произнес:

— Отощал ты у нас за зиму-то, учитель. Может, тебя за реку взять?

Последняя фраза прозвучала в форме вопроса, но я понял, что Безрядьев уже думал об этом раньше. Так просто он не говорит ничего.

Нельзя сказать, чтобы я был заядлым охотником, однако побыть несколько дней один на один с природой всегда приятно. Наблюдения на метеостанции за меня могла провести Катя, молодая учительница, приехавшая сюда на год раньше, чем я. Хозяйка, у которой я жил, уже несколько раз, словно рассуждая вслух, говорила:

— Был бы ты охотником, батюшко, дала бы тебе дедово ружье. У него и пороху, и дроби в достатке осталось.

Охота для нее, выросшей здесь, на Севере, считалась делом настоящего мужчины. Без нее и теперь прожить трудно, а раньше она была одним из основных источников существования. Мне было бы приятно привезти домой с десяток уток и выложить их перед хозяйкой, как это делают вернувшиеся с охоты здешние мужики. Мой авторитет в ее глазах сразу бы подскочил неимоверно. Но я всегда отвечал ей, что один поехать не могу, так как охотничьих мест не знаю, а в напарники никто не берет.

И вот теперь получил неожиданное приглашение от соседа.

— Надо поговорить с Катей, — сказал я Антону, все так же возившемуся с чучелом. — Если возьмется понаблюдать за меня, я бы поехал.

— Мое дело предложить, — сказал Безрядьев, рассматривая на вытянутой руке деревянную утку прищуренным глазом. Потом зажал чучело между колен и осторожно снял с его спины ножом несколько тонких стружек. Я понял, что второй раз повторять свое приглашение он не будет.

Когда я попросил хозяйку показать ружье, оставшееся от мужа, она, не скрывая улыбки, всплеснула тонкими сухими руками:

— Неужто собрался, батюшко ты мой?

— Безрядьев приглашает, — ответил я, глядя на повеселевшую хозяйку.

— Этот знат, куда ехать, с ним без добычи не воротишься, — произнесла она и отправилась за ружьем в кладовку.

Ружье оказалось старой, но еще хорошей ижевкой с удобным, отполированным прикладом. Положив его передо мной, хозяйка достала из шкафа небольшой деревянный сундучок с боеприпасами.

— Дед-то мой кажный год на весновку ездил, — сказала она, осторожно погладив крышку сундучка. — А как помер, ни разу ни утки, ни сохатины в глаза не видывала.

Хозяйка моя, как она сама говорила, после смерти мужа стала жить бедно. Корову пришлось продать потому, что сено для нее готовить некому. А без коровы на Севере ни молока, ни свежей сметанки не попробуешь. Жила хозяйка за счет огорода, да небольшой пенсии. Поэтому обрадовалась, когда ей предложили взять меня на квартиру. Тем более, что за мой постой ее обещали на зиму обеспечить дровами.

С Катей я договорился быстро. Вернее сказать, мне даже не пришлось с ней договариваться. Когда я сообщил, что Безрядьев приглашает меня на охоту, а мне не на кого оставить метеостанцию, она предложила:

Если хочешь, я за тебя подежурю. — Она посмотрела мне в глаза, проверяя реакцию на предложение. — И измерения сделаю, и сводки могу передать. Мне даже интересно. — Катя сделала жест рукой, как дирижер палочкой во время начала концерта, и озорно засмеялась.

Мне показалось, что она смеется надо мной. Я опустил голову и спросил:

— Ты чего?

— Не могу представить тебя охотником. — Она взяла меня за локоть и мы пошли по улице.