Станислав Вторушин - Дикая вода

— Ну что, перетрухал? — спросил он, обнажив в нервной улыбке крупные, крепкие зубы. — Охота, брат, пуще неволи.

Увидев его улыбку, я понял, что самое страшное позади. Смахнув с лица пот рукавом телогрейки, Антон снова наклонился к мотору, дернул за стартер, и наш «Ветерок» взбрыкнул, как необъезженный жеребец. Куст вырвался у меня из рук и мы полетели навстречу течению, подальше от страшного водоворота. Слева по борту метрах в двадцати от нас проплывали льдины. Невзрачные, грязно-серые сверху, они были красивыми, прозрачно-голубыми на изломе. Я видел это, когда они переворачивались, натыкаясь на ледяное поле. Какая же громадная дикая сила заключалась в этой воде и в этих льдах!

Я уселся на носу лодки и стал показывать Антону, в какую сторону отворачивать, когда перед нами неожиданно появлялась одинокая льдина. У берега, вдоль которого мы шли, они были редкими, и лодка бежала на полных оборотах мотора. В протоке особенно сильно ощущалась могучая прибыль воды. Во многих местах из нее торчали только непрерывно кивающие верхушки кустов. Вода залила все низины, превратила ручьи в речки, затопила озера, разлившиеся теперь на многие сотни метров. Через день-два вся пойма будет затоплена.

До другого рукава Оби, куда стремился Антон, было километра четыре. Мы еще не дошли до него, как почувствовали, что на реке произошли изменения. Лед на протоке делался все плотнее и лавировать между льдинами становилось все труднее. А вскоре перед нами открылось потрясающее зрелище. Сначала мы услышали треск и шуршание, разносившееся далеко окрест. Потом увидели, что по рукаву Оби от берега до берега сплошной массой двинулся лед. Вместе с ним вода уносила клочки сена, следы саней и зверей, оставшиеся на снегу. Все это мощным потоком отправилось вниз по течению сначала к Оби, а затем к Ледовитому океану. Мы присутствовали при самом начале ледохода.

О том, чтобы плыть дальше, не могло быть и речи. Антон завернул в кусты, за которыми начинался узкий, длинный залив с редкими ветлами по берегам. И я сразу увидел уток. Они плавали в конце залива и, казалось, не обращали никакого внимания на людей. Но едва мы выбрались на открытое пространство, утки поднялись и, не разворачивась, скрылись за поворотом протоки. Антон остановил лодку у толстой, похожей на баобаб, ветлы.

— Здесь, паря, мы и заночуем, — сказал он. — Бог даст, еще посидим на вечерней зорьке.

Безрядьев не спеша вылез из лодки, огляделся. Залив был зажат между невысокой гривой, отделяющей его от огромного разлива, и рукавом Оби. Место было довольно удобным. Мы поставили палатку повыше, чтобы до нее не достала прибывающая вода, перетаскали из лодки вещи, заготовили дров для костра и только после этого стали собираться на охоту. Антон перепоясался поверх телогрейки патронташем, взял в одну руку топор, в другую — ружье, меня же заставил нести мешок с чучелами.

В конце залива снова собрались утки. Некоторые из них неторопливо плавали, вытягивая шеи. По всей видимости, собирали на воде корм. При нашем приближении они взлетели.

— Соксуны, — произнес Антон, глядя им вслед.

Я невольно схватился за шейку приклада, но его голос не выражал никаких эмоций. Он знал: если утки облюбовали это место, значит, прилетят сюда снова.

Мы неторопливо двинулись по берегу. На другой стороне залива росли высокие кусты тальника, за которыми виднелась река. Она была забита льдом, двигавшимся с глухим шумом и плеском.

Мы оказались отрезанными от всего мира. Случись несчастье, помочь нам здесь было некому. Но об этом мне не хотелось и думать. Под ногами шелестела сухая прошлогодняя трава, над головой простиралось чистое, без единого пятнышка небо, а плечо оттягивала приятная тяжесть ружья. Я слышал, как в вороненых стволах отзывалось эхо слабого ветерка. Мы словно попали в иное пространство, откуда до нашего поселка с его повседневными заботами было так же далеко, как до соседней планеты.

В конце залива из воды торчали не осыпавшиеся темно-коричневые метелки конского щавеля и желтая осока. Летом залив, очевидно, высыхает, превращается в ложбину. Сейчас он походил на большое озеро. Антон остановился, положил на землю топор, достал сигарету. Закурил, огляделся по сторонам и сказал:

— Вот здесь и сделаем один скрадок, а второй поставим у той ветлы, — Антон кивнул в сторону конца залива.

Я взял топор и пошел к ближайшим кустам рубить ветки. Принес их целую охапку, но Антон послал меня еще раз. Сам он стал аккуратно втыкать ветки в землю, выстраивая их подковой, в середине которой должен сидеть охотник. Сделав каркас скрадка, мы замаскировали его сухой травой. Охотник должен быть тщательно укрыт в своем убежище.

Закончив работу, Антон отошел на несколько шагов в сторону и придирчиво осмотрел наше сооружение. Видимо, оно ему понравилось. Он вытряхнул чучела из мешка, выбрал восемь штук, в основном, шилохвостей и чернедей, и пошел выставлять их на воду. Каждое чучело имело свой груз, привязанный к нему на прочной жилке. Антон расставил чучела небольшими группками метрах в пятнадцати от скрадка. С первого взгляда их нельзя было отличить от настоящих уток.

Я собрал остальные чучела в мешок и мы пошли делать второй скрадок. Вскоре и здесь появился на воде табунок деревянных уток. Глядя на них, я оценил умение Безрядьева вырезать и раскрашивать чучела. Они были настолько искусны, что, окажись между ними настоящая утка, ее можно было бы отличить только по движениям. Но ни над рекой, ни над нашим заливом утки не летали.

Мы прилегли на траву. Антон молчал, безучастно скользя взглядом по заливу, я бездумно смотрел в небо. И вдруг глаза у Безрядьева сузились, он напрягся, словно зверь перед прыжком. Не отрывая взгляда от первого скрадка, он стал шарить рукой, ища мое ружье. Со стороны реки прямо на нас шли утки. Они снизились над чучелами у первого скрадка и, не делая попытки сесть, тянули вдоль залива. Когда табунок приблизился к нам метров на сорок, Безрядьев вскинул ружье и выстрелил.

Одна из уток, словно споткнувшись на лету, перевернулась и с громким шлепком упала в воду. Я вскочил на ноги и бросился за ней. Она лежала метрах в пяти от берега, широко раскинув светлые крылья. Отогнув бродни, я зашел в воду, взял ее за ноги и вынес на берег. Это была шилохвость, точно такая, какую убил я. Красивый дымчатый селезень с белой грудкой и длинными черными перьями на хвосте, отчего тот во время полета кажется острым. Из-за хвоста и получила утка свое название.

Антон поднялся из-за скрадка и вышел мне навстречу. Я отдал ему селезня. Он подержал его на ладони, словно взвешивая, и, протянув мне, произнес:

— Оставь его здесь. Все ближе к палатке.

Возвратив мне ружье, которое он все еще держал в руке, Антон пошел к первому скрадку. Он решил, что налетающих уток лучше встречать ему. А я буду стрелять в тех, которых он проморгает, или в случайных, летящих со стороны поймы.