Владимир Назыров - Жлобские хроники [СИ]

На выходе я едва не споткнулся о маленького буку, устроившегося прямо на дороге. Зверек ловко выскочил из-под моих ног и встретившись со мной взглядом, лукаво подмигнул. Вот клянусь вам! Он подмигнул мне! Я еще тогда изумился Святой силе Храма — ну надо же, даже буки у них такие смышленые.

— Чего так долго? — злобно прошипел мне Одноглазый, едва я подошел к Тропе.

— Ничего, ничего, не ссорьтесь, приятели, — закрыл мне рот Первый Слушающий, — Со всяким бывает. Проходите.

Быстро выяснилось, что “путь в небеса”, как я его обозвал, был скользкий, и приходилось все время бежать, чтобы не скатываться вниз. Запыхавшись и тяжело отдуваясь, мы вскарабкались на площадку с Алтарем, и я подумал: “Как же покорна должна быть жертва, идущая на заклание, ведь силой по этой тропе не приведешь никого”.

Великий Палач поражал своими размерами. В полтора раза больше меня или Одноглазого, в черных, отливающих синим доспехах; под ними угадывались черные горы мускулов, на черных руках болтались огромные черные кулаки, а из черных плеч торчала черная-пречерная голова с ярко-красными светящимися глазами, и я бы нисколько не удивился, если бы, увидев нас, он закричал: ”Отдай свое сердце!”. Ну, как в детской страшилке, помните? Но вместо этого палач густым басом сказал:

— Чую дух неверия, — и указал на Одноглазого. Святой человек. Все понимает без слов. Вот Одноглазый, зараза, не верил в богов, не верил, а мне теперь одному домой возвращаться.

— Дорогой приятель палач, — я рухнул ниц перед святым человеком и утащил за собой учителя, прижав того к полу, — мы пришли к тебе с вестью о великой беде, обрушившейся на нашу Долину, не вели казнить, вели слово молвить.

— Молви, — благосклонно согласился великан.

— Задолиз, — прошипел из-под меня Одноглазый.

— Разве то беда, — пророкотал Великий Палач, выслушав меня — сейчас попрошу богов изгнать крыс, принесу им жертву, — он сноровисто схватил Одноглазого за ногу — и все дела.

Я благоговейно вздохнул. Сегодня в моей жизни великий день: я стану свидетелем праведной жертвы богам. Мой учитель добровольно расстанется с жизнью во имя спасения народов Долины от крысиного вторжения. О боги, как мне повезло! Но очевидно, Одноглазый, как всегда, не понял святости момента и в силу своей бездуховности устроил пошлую потасовку чуть ли не на Алтаре. Невероятно выгнув тело, он лягнул великана ногой в лицо, высвободился из кулака палача и кинулся было к тропе, но святой человек с небывалой легкостью перехватил его и швырнул обратно к Алтарю. Я бросился помочь чем могу Святому Человеку, но тот — вот обидно! — неправильно истолковал мои намерения, и с развороту нанес мне сверхстремительный удар по голове. Я от стремительного-то уклониться не могу, а тут сверхстремительный.

“Шлемы придумали трусы” — так, кажется, говорил Одноглазый? И вот я лежу в мятом шлеме, в почти полном сознании, хоть и оглушенный, а вот он, не трус, лежит в полной отключке, даже лапками не дергает. Еще бы, пустой головой, да об основание Алтаря грохнуться, мало не покажется. Одного гула сколько было!

Притворившись бессознательным, я решил поймать сразу двух бук. Первое — это непровоцирование святого человека на неправильные действия относительно меня, второе — это возможность отбрехаться от Одноглазого на том свете: “Видел же сам, что кинулся тебе помочь, но пострадал. Когда очухался, было поздно. Но спасибо тебе, благодаря твоей бескорыстной жертве, крысы ушли”.

Тем временем Великий Палач повернулся ко мне спиной, поднял Одноглазого на руки и проговорил: “Радуйтесь, заступники наши. Две жертвы преподнесу сейчас вам”. Затем он, удерживая Одноглазого на вытянутых руках, почтительно склонился над Алтарем и зашептал какую-то молитву. Я же, выждав момент, когда он закончит бормотать, и начнет осторожно опускать Одноглазого на Алтарь, быстро поднялся, и пнул палача в согнутый зад. То есть хотел пнуть. На деле, пока я быстро поднимался, палач еще быстрее развернулся, причем все еще с Одноглазым в руках. А я-то уже начал пинать его в согнутый зад, а вместо зада оказалось не знаю что, ведь он уже успел выпрямиться, и я… я… в общем я застыл в позе пинка и, скорчив придурковатую рожу, уставился на нос казнюка. Палач прижал учителя к своей груди, взглянул мне в лицо и изумленно прошипел:

— Ты?!

— Я! — решился я и двинул ему под Одноглазого.

— Возвращаю тебе Агнца в целости и сохранности, Повелитель, — прогудел он и, бережно вручив мне учителя, сел на Алтарь. Как и обещала дородная тетя в черном, боги сожрали его мгновенно.

Что не так?

А почему бы и нет?

Вот ничего себе! И это после всего, что я совершил? Я! Я! Я не могу именоваться Повелителем?

Да-да, конечно, говорите, дедушка Рэммерих.

Вот слышите…

Вот-вот.

Вот оно! Слышали дедушку Рэммериха: "Нет пророка в своем Отечестве!" Ибо если я с тем же Вонючкой в детстве за пигалицами подглядывал, то теперь и Повелителем быть не могу? И что потом случилось с тем достойным человеком, дедушка?

Ого! То есть он их учил, лечил, рассказки рассказывал, а они его… Ну, у нас думаю до такого не дойдет… Это вообще-то повсеместное явление или единичный случай?

Повсеместное… Спасибо, дедушка Рэммерих, буду осторожнее.

Ну, значит, пнул я Палачу под учителя, и тот, охнув, отдал мне бесценный груз и… ничего не сказав на прощание, сел на Алтарь.

Я потряс Агнца и так и сяк, ничего не добился и, бросив Жертву на пол, подошел к краю площадки, чтобы посмотреть вниз. Если кого и привлекла вспышка на Алтаре, то очевидно не надолго. Видать, жертвоприношения здесь — дело привычное. Плюнув в одноглазую морду, я все-таки добился желаемого и привел Агнца в чувство.

— Великое дело мы с тобой свершили, учитель, — торжественно произнес я. — Отдали себя в жертву богам во имя спасения Долины. Когда сгорел ты в пламени, не выдержал я и кинулся вслед за тобой. Испугался, что не по вкусу ты придешься богам, и не исполнят они запрошенное. Узнав, что попала на тот свет, душа твоя лишилась чувств, а я держал ответ перед Создавшим Мир, отдуваясь за нас обоих. И решил Отец Богов, что не пришло наше время, и вернул нас обратно, пообещав помочь чем сможет.

— А палач? — простонал Одноглазый.

— Мне не понравилось, как он кладет на Алтарь. Грубо, не нежно, без любви. И когда мы вернулись, я показал ему, как надо правильно работать с людьми. Так что, прощай, мой добрый учитель, возвращайся домой, а я остаюсь здесь палачом — место-то теперь свободно.

— Боги ему, Скок, даровали вечную жизнь. А ну вдруг вернется с того света, да поучит тебя, как на самом деле правильно работать с людьми? Какой из тебя палач, Скок, ты же только и будешь, что пигалиц сюда таскать!

— Танцы на Алтаре! Чуешь, Одноглазый, как романтично? Все! Теперь точно остаюсь!