Василий Чичков - Трое спешат на войну [журнальный вариант]

В эту минуту над лесом разнесся рев снаряда, и воздух полоснуло резким взрывом. Посыпались сучки с деревьев. Люди вскакивали со своих мест и не сразу понимали, что происходит. Неподалеку от нас разорвался второй снаряд, третий. Огромная сосна, вздрогнув, чуть покачнулась, а потом стала плавно падать, набирая скорость, ломая ветви соседних деревьев, разрывая маскировочные сетки.

Мы с Вовкой выскочили на опушку леса. Фашистские снаряды продолжали лететь. Мы слышали их раздирающий душу звук. Впереди мелькнула фигура капитана Голубева.

— Товарищ комдив! — крикнул я.

Голубев обернулся.

— Я к командиру полка! — крикнул он на бегу.

— Мы с вами! — в один голос сказали мы с Вовкой и побежали вслед за капитаном.

Над нами пролетел снаряд. Какой сумасшедший звук! Рев урагана, сирены, вой шакала — все слилось в нем. Оглушительный взрыв раздался неподалеку от нас. И еще не успел затихнуть, как мы услышали вой следующего снаряда.

— Ложись! — крикнул Вовка и бросился в кювет налево.

Я прыгнул следом за Вовкой, а капитан скрылся в кювете направо.

Рев снаряда застелил небо, лес, дорогу… Земля содрогнулась, и стало тихо, как бывает в деревне в знойный летний полдень.

Мы стряхнули с себя землю и выглянули из кювета. На той стороне дороги, где укрылся капитан, зияла огромная воронка. В один миг мы оказались у края ее. Мягкая земля оседала под ногами и терпко пахла.

Вовка снял с головы каску и стал лихорадочно откидывать ею влажный песок. Мы уже не слышали свиста снарядов и их разрывов. Где-то стонали раненые, а мы копали. Пот заливал глаза.

«Мы не можем перекопать все эти тонны земли», — подумал я в отчаянии.

А Вовка не переставал работать. И взгляд его говорил, что, если нужно, он один может перекопать всю эту землю.

Я копал и думал, что я слабее Вовки. Мышцы у меня крепче, но, наверное, у человека есть еще какая-то сила, которую глазом не увидишь.

Вдруг моя каска уперлась во что-то твердое.

— Рука! — крикнул я Вовке.

Через минуту мы расчистили комдива от земли.

Он лежал лицом вверх. Его белые, как лен, вьющиеся волосы рассыпались на лбу. Открытый рот был забит песком, и только несколько белых, как жемчуг, зубов проглядывали из-под него. Глаза его смотрели непонятно куда и зачем.

Я опустился на мягкую землю рядом с капитаном и вдруг почувствовал усталость. Она внезапно разлилась по телу, сковала руки, ноги, притупила мозг.

Я смотрел на капитана и, казалось, ощущал, как холодеет его тело.

Мне захотелось кричать. Не может из такого человека уйти жизнь! Он же сильнее нас, он стреляет метче каждого, он скачет на лошади лучше всех, он воевал на озере Хасан!

Но я сидел и молчал. Не было сил поднять руку, шевельнуть языком. Я лишь повторял про себя: «Как же так, товарищ комдив? Ведь только сейчас вы улыбались, говорили: «Завтра мы ему покажем, гаду!..»

Подошел майор Соколов.

Он снял фуражку, наклонился и пальцами закрыл комдиву глаза. Подошедшие солдаты подняли труп и унесли.

Я по-прежнему сидел и смотрел на мягкую землю, где отчетливо был виден оставленный телом капитана след.

«Как же так? — повторял я один и тот же вопрос. — Как же так?»

Неподалеку от меня, по-детски всхлипывая, безудержно плакал Вовка.

«Виллис» остановился у большого щита с надписью: «Дорога простреливается». Майор Соколов первым вылез из машины, следом за ним вышли и мы с Вовкой.

Отсюда уже виден противоположный высокий берег реки Воронеж, где обосновались гитлеровцы. У наших на том берегу лишь небольшой кусок земли около дамбы. Стоят там насмерть.

С высокого берега противнику хорошо видна местность вокруг. Нам с Вовкой труднее. Огромная пойма на нашей стороне реки. Кое-где одноэтажные домики и среди них только одно высокое здание. Майор указывает на него, и мы, прячась за полуразрушенные заборы, устремляемся к подъезду этого дома.

Сегодня мы, два начальника дивизионных разведок, в первый раз у линии фронта. Наша задача — рекогносцировка местности. Задача ответственная, и, может быть, поэтому нас сопровождает сам командир полка.

Двери всех домов раскрыты настежь. Ветер носит по земле обрывки бумаг. И только они кажутся живыми среди этого безжизненного царства. Бумажки летят, переворачиваясь в воздухе, падают и снова поднимаются вверх.

Мы входим в подъезд пятиэтажного дома. Все здесь носит следы поспешного бегства. На лестничной площадке швейная машина, тут же детская кукла с закрывающимися глазами.

Поднимаемся на чердак, устанавливаем в слуховом окне стереотрубу. Первым смотрит майор. Смотрит долго, осторожно двигая трубу из стороны в сторону, чуть поднимая и опуская. Потом отрывается от окуляров, раскладывает карту и, пригласив нас, начинает наносить на нее точки будущих огневых позиций. Для гвардейских минометов огневые позиции — это дело номер один. «Катюши» воюют по-особенному. Установки выезжают на огневые позиции, дают залп по цели и быстро уезжают, пока противник не успел открыть ответный огонь. Нам нужны такие позиции, чтобы было удобно подъехать и в считанные минуты уехать.

Мы с Вовкой поставили крестики на своих картах и стали поочередно смотреть в стереотрубу. Два глаза, усиленные во много раз, хорошо видят все, что происходит на противоположном берегу. Город весь в развалинах, ни одного целого кирпичного здания, только мрачно выделяются остовы разрушенных церквей. Вот из полуподвала одного здания вылезли несколько фашистов, в касках, с засученными рукавами. Они подошли к грузовику, сели в кузов и уехали.

Перед нашим домом послышался разрыв мины. Следующая разорвалась позади дома. На артиллерийском языке это называется «вилкой».

— Вниз! — скомандовал майор.

Вовка схватил стереотрубу вместе с треногой. Мы побежали по лестнице и прямо влетели в раскрытую дверь какой-то квартиры на первом этаже. Сразу несколько мин ударили по крыше. Дом содрогнулся. И даже здесь, на первом этаже, с потолка посыпалась штукатурка.

— Как же они узнали? — спросил Вовка.

— Засекли блеск стекол стереотрубы, — ответил майор.

Он разложил на обеденном столе карту. Мы присели вокруг.

Все это выглядело очень по-домашнему. Над столом большой матерчатый абажур розового цвета. У стены буфет и в нем чашки с цветочками. Бери и устраивай чаепитие. В соседней комнате кровати. На них подушки и одеяла. Ложись и отдыхай.

В этой домашней обстановке майор выглядел не таким суровым, как всегда. Он больше был похож на приветливого хозяина, к которому пришли гости.

Тонким пунктиром он наносил на карте дорогу, по которой должны двигаться ночью «катюши».