Валерий Мусаханов - Испытания

Яковлев смотрел ему прямо в глаза:

— Да у меня тоже так: отец — на фронте, мать в блокаду умерла. С сорок четвертого в детском доме… Потом — ремесленное, гараж вот. — Он резко отвернулся, упрямо наклонил голову.

Шуршали листвой подстриженные тополя вдоль дороги, рокот моторов за ними стал реже. Игорь Владимирович давно не чувствовал себя таким растроганным и мягким. Почему-то хотелось положить руку на плечо этого парня. Сейчас здесь, на тихой платформе пригородной электрички, Игорь Владимирович отчетливо почувствовал свою отчужденность от жены, от пятнадцатилетнего сына, которого он не мог понять… Игорь Владимирович поспешил переменить тему разговора:

— Да, кстати, где вы эти диски-барабаны взяли? Я что-то не понял даже, от какой машины, — спросил он, пытаясь небрежно улыбнуться.

— Да это не с машины. Я их на Тентелевке подобрал. Знаете, базы там вторичного сырья. Туда все на переплавку свозят. Это колеса с какого-то немецкого самолета. Трофейные, наверно. Я там часто пасусь. Сторожа знакомые, за четвертинку там хоть целый трактор можно собрать, — Яковлев улыбнулся. — Я там и долбежный станок сообразил, правда, год его ремонтировал. А диски эти растачивал под колодки.

— Ну, а резина откуда?

— Тоже авиационная, с поперечным кордом. На аэродроме выпросил. Только она была без протектора, сам нарезал на токарном.

— Вот оно что! Рискованно.

— Да нет. Резину они по сроку списывают, а не по пробегу. Вот накладки подвели. Снял со старого «студера», думал, американские, так хорошие. А они загорелись. — В голосе Яковлева была досада.

— Ничего, это не главное. — Владимиров все-таки не удержался и дотронулся до его плеча, обтянутого линялой ковбойкой.

Раздался протяжный сигнал приближающейся электрички.

— Нам обязательно нужно встретиться, позвоните через несколько дней. Так, на будущей неделе. — Игорь Владимирович протянул руку. Ладонь Яковлева была неожиданно мягкой и теплой.

Электричка грохотала по металлическому мосту через Обводный канал, приближаясь к Витебскому вокзалу; справа по ходу, где-то над Охтой, уже розовело серое небо, обещая ясную белую ночь. Игорь Владимирович сидел в сумраке полупустого вагона, думал с незнакомой растроганностью об этом странном парне-слесаре и в то же время с острой печалью чувствовал свое уже давнее одиночество…

…Директор научно-исследовательского и проектного института сидел за письменным столом в своем просторном кабинете, смотрел на затворившуюся дверь и спрашивал себя: «Неужели только что вышедший отсюда жесткий угрюмый человек и был тем прямодушным мальчишкой — слесарем и автогонщиком? Десять лет назад Гриша Яковлев не посмел бы разговаривать с ним, Игорем Владимировичем, в таком тоне, нет, не посмел бы. А вот инженер-конструктор Яковлев посмел…»

Но не тон разговора был главным, это не могло обидеть Игоря Владимировича. И вообще, раньше он никогда не обижался на людей — этого чувства просто не возникало. Он мог злиться, презирать, враждовать, но обид не было. Это очень помогало ему как директору в отношениях с людьми, особенно подчиненными, никогда не поступать по первому побуждению. За те пять лет, что Игорь Владимирович руководил институтом, среди сотрудников бывали наказанные, но не было обиженных. Он не умел обижаться, и поэтому не обижались на него. А сегодня было что-то иное. Он вдруг понял, что обиделся. Обиделся на самых близких людей — на жену и на Григория, потому что отчетливо почувствовал их недоверие. Почему-то на жену он обижался меньше. В их отношениях с Аллой уже давно появился холод недомолвок, и Владимиров мог бы понять причину, но не хотел об этом думать.

Да, Григорий давно уже не тот мальчишка… Но как они могли не поверить ему, Игорю Владимировичу, когда речь — о деле? Разве за те десять лет, что они знают друг друга, он дал повод к недоверию?

Владимиров посмотрел на стоявшее боком к столу кресло. Оно будто хранило позу Яковлева — чуть подавшийся вперед корпус, упрямый, бодливый наклон головы, неказистый профиль с коротким носом-бульбой и поджатые губы, — будто Григорий сидит не в кресле, а за рулем в кабине гоночного автомобиля. И его слова, отрывистые, жесткие и холодные. Вот именно этот холод обидел Игоря Владимировича, — слова эти вырвались не в запальчивости, а были продуманы, продуманы уже давно… Его ученик, которого Игорь Владимирович опекал почти десять лет, поставил на ноги, теперь угрожал ему: «Вы сами предложили тогда провести исследования по особо малому автомобилю. Вы говорили, что это очень нужно и своевременно. Мы благодарны вам за поддержку и помощь. Но мы делали все это не для того, чтобы еще несколько папок пылилось на полках. И вот, когда уже есть разработка, вы говорите, что надо подождать, что еще не созрел момент… Мы сделали эту работу и не можем равнодушно смотреть, как ее хоронят. — Григорий примолк, губы затвердели прямой жесткой чертой, и добавил, не понижая голоса: — И не будем равнодушно смотреть».

Игорь Владимирович встал из-за стола, принялся ходить вдоль стеклянной стены кабинета, занавешенной кремовой тканью.

«Угрожал», — снова с обидой подумал он, и теперь уже обидными показались и примирительные слова жены. «Ну, это не постановка вопроса, — вмешалась тогда Алла. — Думаю, что Григорий здесь не прав. Никто не собирается никого хоронить. Речь идет о том, чтобы найти какую-то возможность развернуть работу уже на другом уровне. Ну, легально, что ли».

Игорь Владимирович расхаживал вдоль стеклянной стены своего кабинета, чувствовал обиду и недовольство собой, потому что в словах Григория Яковлева была доля правды, но только доля. И он, Владимиров, мог бы найти возражения, но не захотел. Не захотел, потому что сам не верил в них до конца. И он ответил им так, как обычно отвечал почти весь последний год: «Нужно выждать. Дело тут в тактике. Можно выиграть заезд, но проиграть гонку, а это никого не устраивает».

Со двора вдруг донесся рев мощного двигателя, звонкие хлопки в его выпускном коллекторе от переобогащенной смеси. Какое-то стекло в стене кабинета отозвалось короткой вибрацией, и сразу же назойливо забормотал зуммер селектора. Игорь Владимирович посмотрел на часы. Тридцать минут, отведенных для приема сотрудников по личным вопросам, истекли. Зуммер ворчливо напоминал, что предстоит напряженный день.

— Слушаю, — негромко ответил Игорь Владимирович в микрофон, снова садясь за письменный стол. Минуту, разговаривая по селектору с заведующим одной из лабораторий — нудным старым профессором, — Владимиров еще думал о Григории, чувствовал обиду за недоверие, но потом его уже захлестнули заботы, текущие дела, телефонные разговоры. Сверстывался тематический план института на будущий год. И еще на сегодня было назначено совещание дирекции: дважды в неделю Игорь Владимирович обсуждал со своими заместителями накопившиеся вопросы.