Дмитрий Притула - Человек из очереди

Так бы и шла себе жизнь Клавы, привычно да укатанно, денежка есть, работа ходкая, компания покуда имеется, а дальше что ж загадывать — ты всякий раз загадываешь, а угадал ли когда? Что есть, то и твое. Не хватай больше, чем проглотить в силах. Вот тут не промахнешься. Слишком не надейся — слез поменее прольешь.

Но однажды жизнь Клавы разом переменилась.

С Валей, лучшей подругой, и Жорой, своим временным дружком, пошла она в лес. Ну, легли на полянке, так это побаловали себя и решили отдохнуть.

Валя сразу заснула — слабеть стала в последнее время.

Только Клава настроилась на лес тихо посмотреть — осень ведь пришла, теплая и сухая, все желто, листья березы так мельтешат, словно бы струйки с неба льются, — как Жора стал к ней пристраиваться.

Да ты чего, Валя же рядом, да она еще долго будет спать, ну, понимала, надо же человеку, если вдруг раззудился. Жора малость посопел, да набок, да и в храп.

Ну, это как? Тьфу да и только. И ей так обидно стало — ну, вот только к лесу настроилась, как этот хмырь примылился.

И Клава ушла от них. Идет по тропинке, на душе пакостно, клянет всех — им только бы на дармовщинку, да если б денежки у нее не водились, эти орлики разом бы разлетелись.

А между тем еще жить и жить. Это чего же еще не наглотаешься? И никто ей, и она никому. Вот так.

И вдруг Клава услышала детский голос. Она вздрогнула, посмотрела влево и увидела маленькую девочку.

— Мама? — не позвала даже, а недоверчиво спросила девочка.

— Мама, мама, — бегло ответила Клава, чтоб девочка отвязалась.

А та вдруг как закричит:

— Мама!

Тут уж Клава очнулась и сообразила, где она. Там, за зеленым забором, Дом ребенка. А девочка выбралась через дыру в заборе. Да вон на площадке дети ползают в зеленых пальто.

А девочка, значит, увидев мать, захлебнулась от восторга, тоже была она в зеленом пальтеце да в серых колготках, а ножки у нее тонкие и кривенькие, а лицо-то бледное, с легкими синячками под глазами.

Ну, Клава присела и прижала девочку, а сердце зашлось — до чего же легонькая да прозрачная.

— Ну, мама, мама, — приговаривала Клава и тихо ревела. — Звать-то тебя как?

— Ира, — пролепетала девочка.

— А фамилия?

Та только вздохнула:

— Мама.

Девочка держала Клаву за руку и не отпускала. И было ясно — без рева не отпустит. И как теперь?

— Иди, Ирочка. Зовут тебя, — уговаривала Клава. — Я приду, я еще приду.

Уж как-то отбилась — и бегом, бегом, сослепу споткнулась о какое-то бревно, оглянулась уже на безопасном расстоянии — девочка стояла у забора и плакала.

И всё. Как-то добрела домой. Заперлась в комнате — ведь прилетят же, но она не откроет. И прилетели, и стучали в дверь, но не открыла. А лежала на кровати и ревела.

Да, ревела она безостановочно. А правда, ну что за невезение такое. Все бабы как бабы, а она — место пустое. Ведь жизнь наперекосяк пошла. Жила б себе с мужем, растила ребеночка, до внуков дожили бы.

Утром, собираясь на работу, Клава соображала так: ой же как неловко получилось, наобещала девочке. Ну хорошо, малолеточка сразу забудет чужую тетку. А если не забудет? Вот как нехорошо. Да мамой назвалась. Конечно, это чтоб успокоить ребенка, но все ж неловко. И очень жалко девочку.

В обед Клава побежала по магазинам, купила игрушек и конфет.

А площадка была пустая — видно, дети спят. Клава села у дыры в заборе и терпеливо стала ждать.

И дождалась. Кто выбегал, кого нянечки выводили, кого и выносили. И дети заполнили двор. Да все в зелененьком, словно б инкубаторские. Да Клава и не узнает вчерашнюю девочку.

Зато девочка узнала ее. И прямехонько пошла к дыре в заборе, где сидела Клава. Значит, ждала, и Клава ее не обманула.

И снова сердце захлестнуло — ну какие они все одинаковые, да что ж ножки у них такие тонкие, а лица бледные?

Совала девочке игрушки и конфеты. Да ведь нет сноровки, судорожно сует, разом, а та-то растерялась от богатства, игрушки падают, она наклоняется за ними. Ну вот что поделаешь!

Тут Клаву заметила женщина в белом халате. Она медленно подплыла — а, гражданочка, посторонним нельзя, уж покиньте двор. Да так строго.

А Клава выпрямилась, подперла бока — вы бы не меня выпирали, а получше бы за детьми смотрели. Вот так. А то они все одинаковые у вас. А также ножки у них тонкие. Вот так.

Интересное рассуждение, заметила женщина, некоторые мамаши и с одним-то не хотят вертеться, на нас спихивают, а у нас одна медсестра на двадцать пять детей.

Несправедливость, ну, несправедливость!

А у меня, между тем, своя работа. Да, но вы на своей работе не семьдесят пять получаете. Убедила, вполне убедила. Стихла Клава.

Так, а что я умею? Вас-то учили, а меня нет. А чтоб ребенка на горшок посадить, да пол подтереть, да пеленки постирать, большой науки не надо. А то ругают нас все, а нянечек не хватает. Детей жалеют — мол, бедные сиротки, — а помочь никто не хочет.

Умылась Клава? Умылась. Да.

А потом полили дожди, и детей хотя и выводили на прогулку, но сидели они в беседках и к ним было никак не подойти — ну, чужая же тетка. Посмотрит Клава издали, из-за забора, всплакнет да и уйдет. Однако все время помнила: девочка ее ждет, а она не может пробиться. Вроде неловко, верно? Раз уж мамашей назвалась. И понимала, конечно, что надо скорехонько позабыть незнакомую девочку, потом хуже ведь будет — девочка-то к ней привыкнет, и как это? Все понимала, однако тянуло ее сюда — и все тут.

Однажды дети все-таки гуляли, и Ира караулила свою мамашу у дырки в заборе. Как же побежала она Клаве навстречу. Споткнулась, упала. Но ведь же без рева — ведь же мама ее ждет.

И снова к ним подошла строгая женщина. Назвалась — Галина Ивановна, главный врач этого дома. Вот вы привыкли к нашим детям, хотя и посторонний человек. Так, я смотрю, женщина вы опрятная, переходите к нам работать. Мы задыхаемся. Покрутитесь хоть немного. У нас почти никто не выдерживает долго. Вот и вы: надоест — уйдете.

Ну, Клава, понятно, отказалась — у нее своя работа, нужная людям работа, хотя и нелегкая, но привычная, а Клава уже не молодуха, чтоб так запросто отказываться от привычного, новый поворот в жизни совершая. Однако женщина наседала: жалость-то жалостью, но ведь мы же для малых детишек стараемся. Надо же нам помочь. И постепенно Клава начала соображать: а чего, может, она и не такая старенькая, чтоб не сделать еще один поворот в жизни. Один делала, когда прибилась к торговле, так выпишу еще один вензель, а черт его знает. Да и девочке повеселее будет. Все равно ведь Клава ходит сюда. Так ведь не находишься — работа-то стоит. Да и правда, что людям надо помочь.

И Клава разочлась с торговлей. А где наша не пропадала — рискнуть-то надо, а? Уж больше рисковать, пожалуй что, не доведется.