Валентина Алексеева - Бег с барьерами

«Значит, она не была там вчера и еще ничего не знает», — лихорадочно соображала сквозь туман слез Даля Андреевна. Ах, что бы она сейчас дала за то, чтоб Таська никогда не узнала о той драке, за то, чтобы вновь пережить по-иному вчерашний вечер!

— У нее тут страховка, но от несчастного случая, — напомнила девица.

Таська сокрушенно покачала головой.

— Да, Дашенька, ничего не сделаешь. Мы только по смешанной страховке платим в любом случае смерти.

Даля Андреевна понемногу успокаивалась. Просить Таську о помощи было бесполезно и не потому, что она плохой человек — наоборот. Мало того, Даля Андреевна никогда бы не посмела предложить ей что-нибудь в подарок за услугу. И не потому, что зачуханную детьми и кастрюлями Таську не прельстишь духами или косметикой, а потому, что давать ей какую бы то ни было взятку было противоестественным.

— Ты уж прости, что ничего не могу для тебя сделать, но я, действительно, не могу, — оправдывалась Таська.

— Ладно, что уж там, — улыбнулась распухшими губами Даля Андреевна. — Пойду потихоньку.

В расстроенных чувствах она забыла о втором своем деле, но взгляд ее невольно упал на дверь с табличкой «Адвокат», и она присела на стул в коридоре. Здесь же, ожидая своей очереди, сидели старушка и дородный мужчина лет пятидесяти, нервно барабанивший холеными пальцами по крышке добротного «дипломата». Никто не обратил внимания на заплаканную Далю Андреевну — у каждого была своя забота.

— Кто сегодня принимает, Жаронкин? — обратился к Дале Андреевне мужчина.

Даля Андреевна пожала плечами.

— Ну да, сегодня ведь четверг, — ответил сам себе мужчина. — Значит он, Сергей Иваныч.

Как?! Даля Андреевна подскочила от неожиданности. Жаронкин? Сергей Иванович? Так ведь это же Сережка! Ну да. Говорили, что он поступил на юридический. Жаронкин был племянником покойного Варвариного мужа и двоюродным братом Николая. Кроме того, с детских лет они с Далей Андреевной терпеть не могли друг друга.

— Скажите, а еще где-нибудь есть юридическая консультация?

— Что вы! В Лопушках-то! — иронично обронил мужчина. — Скажите спасибо, что хоть эта есть.

Даля Андреевна плелась по заснеженной улице. Вот уж, действительно, беда одна не ходит. Господи! Да что это за город такой! Куда ни плюнь, везде родня. Разве выслушают тебя здесь беспристрастно? Разве решат что-нибудь объективно? Тем более после вчерашнего. Тут Даля Андреевна поспешила затереть в душе бесполезные терзания, вину перед кем-то, перед чем-то... Перед кем? Перед кем она виновата?! Перед этими мещанами, которые все заодно?! Нет уж, хватит благородничать! Сейчас она пойдет, снимет со стены ковры и уедет. Как они с ней — так и она с ними.

Она прислушалась у дверей. Тихо. Подбадривая себя, Даля Андреевна вошла... И обмерла. Стены сиротливо белели голыми обоями. Пустой сервант зиял распахнутыми дверцами. На диване, вжавшись в спинку, сидела Надя с испуганным лицом.

Даля Андреевна опустилась прямо на тумбочку трельяжа среди каких-то флакончиков и заплакала от бессилья.

— Тетя Даша, это не я, — бросилась к ней Надя, — вы не подумайте. Боже мой, тетя Даша, я вам все отдам, что захотите. Послушайте меня, — теребила она ее. — Только сейчас ничего не получится. Бабушка все равно все запрячет. Уже запрятала. Это без меня. Я бы не дала. Хотя меня она бы не послушала, пожалуй. Вы сейчас домой уезжайте. А потом, когда все утрясется, приезжайте. Я вам ковры могу отдать. И мебель, если хотите.

— Не нужно мне мебели, — устало прошептала Даля Андреевна.

— Ну, я не знаю. Что вам понравится. Я бы и сама вам все привезла, да мне Павлика оставить не с кем. Весной приезжайте. Бабушка с огородом свяжется, сюда и заглядывать не будет.

— Не надо мне ничего, — вздохнула Даля Андреевна. Она уже не верила в успех. С такой хищницей, как Варвара, лучше не связываться. Она машинально, не понимая, сколько времени, глянула на часы и стала собираться. Большой дорожной сумки в прихожей не было. Не хватало, чтобы и ее личные вещи пропали. Потом она вспомнила, что сама спрятала сумку в ванной. Эх, с каким наслаждением запустила бы она сейчас в Варварину рожу этой немытой посудиной! Пусть подавится! Ничего ей от них не надо! Но при Наде было стыдно открыть вдруг сумку и вынуть грязную салатницу. Ладно, пусть уж все остается как есть.

— Вы извините, что не могу вас проводить. И так с обеда опоздала, а ведь я на конвейере. Девчонки там одни без меня.

— Ну что ты, Надя. Я сама доберусь. — И добавила вдруг: — Уж ты прости меня.

Надя, казалось, пропустила последние слова ее, занятая какой-то своей мыслью.

— Я же совсем забыла! Подождите.

Она бросилась в комнату. Порылась где-то.

— Вот, возьмите.

— Что это?

Даля Андреевна развернула клочок газеты и обнаружила... серьги. Это были те самые серьги, старинные, с бледными розовыми камушками, которые носила еще бабка Дали Андреевны.

— Что ты, Надя, зачем? Ведь это она тебе подарила.

— Берите, берите! Пусть и вам будет хоть какая-нибудь память о ней.

Даля Андреевна шла одна к автовокзалу. Ветер, промозглый и неуютный, какой бывает только в феврале, гнал ее в спину. Всегда такой мягкий и желанный в декабре и январе, снег мел жесткой ледяной пылью. Купеческие, с прошлого века домишки, казалось, укоризненно качали ей вслед покосившимися крышами.

Даля Андреевна знала, что никогда больше не вернется сюда. Она и раньше приезжала в Лопушки только на похороны — матери, тети Ксении, Антонины. На Варварины похороны она не поедет, да ее и не вызовут, пожалуй. Ну, а Надя с Николаем авось ее переживут. Отчего же так тоскливо было на сердце? Словно не с одной Антониной, а еще с чем-то очень дорогим прощалась она сегодня.

Она сидела в междугороднем автобусе — почтенная женщина в дубленке, в траурном платке, с заплаканными глазами. Пассажиры сочувственно косились в ее сторону. Завтра надо будет идти на работу. Рассказывать, что и как. Ах, не будет она ничего рассказывать! Почему она обязана отчитываться перед этой Викторией Анатольевной? Она смертельно устала. И не только от этих похорон — от всей своей неудачной суматошной жизни, от этого бега с барьерами, где каждый, кому не лень, ее обгонял. Все свои сознательные годы она словно не жила, а соревновалась с кем-то, доказывала им всем , что и она не лыком шита. И человечество вокруг подразделялось лишь на соперников, которых надо было догонять, и неудачников. О неудачниках думалось мало, но они все же приносили удовлетворение: вот, есть и похуже меня. Но как их было немного, тех, кому не в чем было завидовать. И как много было тех, других — красивее, удачливее, моложе, способнее, богаче, здоровее, с квартирами новой планировки, с непьющими мужьями, с состоятельными родителями, с благополучными детьми...