Николай Омельченко - В ожидании солнца (сборник повестей)

Невысокую, несколько нескладную, худощавую фигуру Осеина Скляр узнал издали. Тот был в квадратных модных очках и в неизменно широком берете, прикрывающем лысеющую большелобую голову. Осени, слегка наклонившись, что-то говорил идущей рядом с ним девушке, вероятно, случайной попутчице. Увидев Скляра, заулыбался и, широко разведя руки в стороны, словно для объятий, заключил в своей обычной манере:

— О, сам пан директор изволят меня встречать, значит, дела в группе не ахти!

— Вы же хорошо знаете мою давнишнюю симпатию к вам, Дмитрий Андреевич. А дела в группе — как и в любой другой, когда идет дождик.

— Посмотрели мы ваш материальчик, который вы отсняли, когда еще не было дождика…

— Ну и как?

— Все как в жизни: ходят, бегают…

— Но ходят-то как — хорошо или плохо? — подражая манере Осеина, поинтересовался Скляр.

— По-всякому.

— Ну, еще музыка будет, лучше под нее ходить-то…

— Музыка?.. Музыка — это та специя, которая добавляется в фильм, чтобы или сделать его немного вкуснее, или приглушить запах тухлятины. — Осеин рассмеялся и спросил доверительно. — А что бы, по-вашему, сказал на это великий Коберский? — И сам же ответил. — Он бы недовольно скривился и проворчал: «Ты, Митя, все такой же пошляк». Верно я говорю?

— Вы всегда любите заострять, — дипломатично ответил Скляр.

Осеин так и не понял, относилось это к музыке в кино или к Коберскому.

— Все гораздо проще… — вновь неопределенно проговорил Скляр и сдержанным, приглашающим жестом руки указал на ожидавшую их машину: — Прошу сюда.

Саид, сверкая своей золотой улыбкой и прижимая обе руки к сердцу, полупоклонился гостю:

— Ашхабад приветствует вас, Дмитрий Андреевич! Вы у нас частый гость…

— О, Саидушка, Саид Шарипович, салям алейкум! Ты, я вижу, навсегда прописался к киношникам — и в прошлом, и в позапрошлом году…

— Алейкум салям! — ответил Саид. — Люблю киношников, веселые люди.

— А как там мой любимец, Ашир Саидович? — словно вдруг позабыв о Скляре, спросил Осеин у Саида, садясь с ним рядом.

— Уже большой, в пятом классе. Заходите в гости, он вас помнит, и жена моя вас тоже хорошо помнит.

— Зайду, обязательно зайду, Саид. — Осеин обернулся к Скляру и сказал восторженно. — В прошлом году Саид угошал меня таким пловом, что ай-ай-ай! Лучше плова, чем в Туркмении, нигде не едал. А натуральное вино — мед! Не то что наша кислятина. Грешен, люблю все сладкое, а восточные сладости в особенности, в них столько аромата!

Осеин на восточный манер поцокал языком, примолк, глядя перед собой. «Дворники», с хрустом трущиеся о ветровое стекло, оставляли на нем веерообразные желтовато-серые потеки из глины и песка.

— Снова дождь — теперь уже с песочком! — весело, будто это его обрадовало, кивнул на стекло Осеин.

— С песочком, — ответил Саид. — Это у нас бывает.

Осеин снова повернулся к Скляру и заговорил о деле:

— Так вот, просмотрели мы пятьсот метров вашей пленки. Могу сообщить и приятное. Брак не по вашей вине, это уже установлено. Виноват проявочный цех.

— От этого нам не легче.

— Ну, все же… Однако и материал нас встревожил, а это уже хуже. Впечатление такое, что Коберский все еще ищет, как бы нащупывает…

— А искусство — это прежде всего вечный поиск извините за банальные слова, — осторожно заметил Скляр.

— Это не банальщина, это — истина, но дело не в ней. Поиск поиску рознь, ведь он и называется поиском потому, что не всегда знаешь, в каком направлении идти. Вы, Борис Семенович, мудрый и многоопытный человек, не мне вам объяснять… — Осеин помолчал и вдруг заговорил почти с грустью. — Вот знаете, когда-то шли на эшафот ради того, чтобы утвердить искусство, а теперь некоторые готовы искусство повести на эшафот, лишь бы самоутвердиться.

— Надеюсь, это к Коберскому не относится? — полувопросительно произнес Скляр.

— Да нет, я просто к слову… Наше ведь дело — помочь, а я вот перед отъездом просмотрел сценарий и увидел, что в нем еще имеются кое-какие недотяжки…

— За свою многолетнюю работу в кино не помню еще ни одного сценария без этого, — пожал плечами Скляр.

— Причина — наша снисходительность, доброта… А частенько просто робость перед так называемыми корифеями. Меня раздражают добренькие. Меня коробит, когда кто-то нашептывает: «Поласковей, поласковей с ним, он хороший и талантливый парень». Хороший парень — это не профессия, а талант — это еще нечто абстрактное. Чтобы он приносил пользу, к нему еще многое нужно: и чутье, и понимание подлинных задач искусства, и кропотливый труд. Саид, правильно я говорю?

Осеин вдруг так хлопнул шофера по плечу, что тот даже вздрогнул, но тут же добродушно осклабился:

— Правильно, вы всегда говорите правильно и хорошо.

— Устами младенца глаголит истина, — полуобернувшись к Скляру, с иронической многозначительностью поднял палец Осеин.

Они въехали в город. Дождь перестал, и небо чуть-чуть просветлело.

— Может, еще сегодня и солнце будет? — с надеждой вздохнул Скляр.

— Ух, какая девушка пошла! — Припал к стеклу Осеин.

— У нас много хороших, — с гордостью сказал Саид.

— Много, — согласился Осеин. — Я вообще люблю Ашхабад, и девушки мне здесь нравятся. Даже нравится у них то, чего они немножко стесняются, считая, что это уродует их, — пендинки.

— Что это? — спросил Скляр.

— Такие маленькие оспинки на лице, образовывающиеся после укуса какой-то мошки. Мне они кажутся симпатичными. А знаете, что обозначает по-туркменски «Ашхабад»?

— «Город влюбленных», — быстро, со своей обычной улыбкой пояснил Саид.

— Во! — снова многозначительно поднял палец Осеин. — Город влюбленных. В прошлом году у меня здесь была одна… Беленькая, как цветущая черемуха. На Ферганской жила, ждала жениха из армии. Наверное, уже замужем, такая долго даже в Ашхабаде не засидится.

— У нас много других не замужем, — заговорщицки засмеялся Саид.

— Или вот, смотрите! — вновь припал к стеклу Осени. — Возьмем ее в массовку, Борис Семенович? Добрее буду…

— Нам с пендинками не подходят.

— Загримируете.

— Жениться вам надо, — покачал головой Саид.

— Зачем? Столько девушек вокруг… Да и не представляю себя в роли семьянина.

Когда подъезжали к гостинице, Скляр увидел Коберского и Мережко. Автор, что-то увлеченно доказывавший режиссеру, мог и не заметить машины. Коберский, конечно же, увидел ее наверняка, но даже не остановился, чтобы поприветствовать Осеина. Скляр отвернулся от окна и тяжело вздохнул.

На площадке второго этажа Мережко и Коберский расстались. Александр пошел к себе, а Коберский остановился у перил и некоторое время смотрел вниз, в лестничный пролет, откуда хорошо был виден вестибюль первого этажа и куда как раз вошли Скляр с Осенным.