Иван Арсентьев - Преодоление: Роман и повесть

Физический труд Зине не страшен. Привыкла с детства ко всякой работе. В ней всегда жила какая‑то радость действия, она просто получала удовольствие от труда еще со школьной скамьи. И вот, собрав свои грамоты и похвальные листы, которыми награждали ее за успехи в школе и в поле, она отправилась в широкий мир.

На заводе, оказавшись в роли лимитчицы, Зина как-то растерялась и не могла никак уяснить себе, почему люди относятся к ней не так искренне, не так по–доброму, как бывало в деревне? Правда, и здесь не все черствые, есть два–три человека душевных: Катерина, начальник Ветлицкий, а другие? Взять того же Элегия Дудку, за что он ненавидит ее? Проходу не дает, насмехается, злоехидничает?

Держа в руке сверток с котлетами, Зина шла по вечерней улице, выдыхающей накопленную за день густую духоту. Занятая своими заботами, она не обращала внимания на встречных мужчин, чьи пристальные взгляды привлекала ее стройная фигурка, фигурка девчонки, находившейся в той жизненной поре, когда не исчезла еще милая угловатость подростка, но и не появилась округлость созревшей девушки.

Зина сунула ключ в замочную скважину двери своей комнаты, но она оказалась запертой изнутри. Значит, соседки дома. Постучала.

— Кто? — раздался недовольный голос Гали.

— Я, откройте!

В комнате помедлили, затем полуодетая Галя, приоткрыв дверь, сердито буркнула:

— Мы считали, ты не скоро придешь, выходной же! Погуляла бы подольше…

— Я — с работы, — потянулась Зина к выключа телю, но Галя отстранила ее руку.

— Не надо!

— Почему? Я хочу поесть себе приготовить.

— Ко мне и к Лизе пришли мужья.

— Мужья?

— Твое дело телячье…

Теперь, когда глаза привыкли к полутьме, Зина увидела, что действительно на койках соседок лежат мужчины. Женское общежитие, куда вход мужчинам не разрешен, и вдруг…

— Выходит, мне на улице спать?

— Ложись да спи, кто тебе не дает? — фыркнула Галя, поводя кокетливо голым плечом.

— Я… я не буду, я не могу, когда посторонние!

— Здесь все свои…

— Не шуми девочка; — раздался повелительный мужской голос. — Не хочешь спать одна, мы и для тебя женишка сообразим. Запросто! Заживем сообща, колхозов!

Зину бросило в жар от изумления:

— Как вам не стыдно! Безобразие! Я к коменданту пойду!

— Ух, ты! Аж страшно стало!

— Нет, вы только посмотрите на эту колхозницу-навозницу! Она еще командует! А между прочим, тебя никто сюда не приглашал, так что помалкивай в тряпочку или катись на все четыре! — крикнула обозленная Лиза, вскакивая с постели и наступая воинственно на Зину. Та невольно попятилась к двери и выскочила в коридор. Слезы обиды застили свет. Она спустилась вниз, сказала вахтерше, что в ее комнате спят посторонние мужчины.

— Этого не может быть, — пробасила могучая вахтерша безапелляционным тоном, но, вглядевшись в лицо Зины, пожала плечами, сказала решительно: — А ну, пойдем.

Дверь в комнату оказалась незапертой. Вахтерша по–хозяйски без стука распахнула ее толчком и включила свет. Зина глазам своим не поверила: Лиза и Галя лежали в своих постелях под простынями, отвернувшись к стене, и делали вид, что спят. Кроме них в комнате никого не было. Вахтерша посмотрела кругом, заглянула в шкаф, под кровати, спросила громко:

— Кто здесь у вас?

Галя заворочалась, жмурясь от света, пробурчала недовольно:

— Ни днем, ни ночью покоя нет. Чего надо?

Вахтерша повернулась к Зине, посмотрела вопросительно, насупив широкие брови.

— Ты что ж это, девка, выдумываешь? Мужчины ей стали мерещиться на ночь глядя.

— Я не вру, они только что были здесь! — вспыхнула Зина и топнула ногой.

— Голодной куме все хлеб на уме, — отозвалась Лиза, а Галя вздохнула страдальчески:

— Напьются и безобразничают. Дадите наконец вы спать!

Вахтерша покачала головой, ушла. Зина, погасив верхний свет, включила ночник у своей кровати, достала из тумбочки сковороду и пошла на кухню жарить картофельные котлеты. Минут через десять вернулась и чуть сковороду не выронила — в постелях соседок сиять лежали мужчины. Зина опустилась в бессилье на стул и заплакала. Ей хотелось кричать, протестовать против издевательств этих распущенных девок, которые не только над ней, но сами над собой глумятся, унижают себя. Да пропади все пропадом! Зачем я приехала сюда? Зачем мучаюсь? Да ноги моей больше не будет здесь. Ни минуты не останусь!

Зина схватила сумочку и пронеслась мимо удивленной вахтерши в ночной город, где у нее не было ни друзей, ни пристанища. Едкие слезы обиды кололи глаза. Быстро обогнула стеклянную пристройку магазина, пошла по улице, куда глаза глядят, отдаваясь на волю своим расстроенным чувствам. Увидела троллейбус, села и поехала на Комсомольскую площадь к Ярославскому вокзалу.

В зале ожидания было душно. Собираясь с мыслями, Зина присела у двери, где потягивало скознячком. Объявили по радио посадку на Кострому, Зина встрепенулась, поглядела на пассажиров, потянувшихся на перрон, подумала решительно:

«Хватит мучиться! Работа — через пень–колоду, жить впроголодь нет уже сил, а теперь еще и спать на вокзальной скамейке, как бродяжке какой‑то. Хватит! И нечего тут… Бери билет и катай домой, пока не проела заработанные деньги».

Зина порывисто встала и села опять, сникла, сгорбилась.

«Отступаешь… Возвращаешься, не солоно хлебавши? На посмешище всей деревне?» Совсем по–другому представлялся ей день ее приезда в деревню, отчетливо рисовался в ее мечтах. Она видела, как она идет с матерью под руку по улице, разговаривают, а встречные здороваются с ними, шепчутся, смотрят им вслед, мол, гляди, как похожи друг на друга мать и дочь и как Зина, выросшая на глазах у всех, поднялась высоко — живет в самой столице!..

— Зина! — послышался вдруг над головой знакомый голос. Она подняла взгляд. Напротив стоял Ветлицкий, припозднившийся с массовки. — Что вы здесь делаете?

Зина встала, пальцы затеребили по привычке поясок платья.

— Вы уезжаете? Куда?

Зина взглянула на него исподлобья, и вдруг по ее щекам покатились крупные слезинки.

— Да что случилось, Зина?

— Я… Мне… Я ушла из общежития… Я поеду к маме.

— Почему?

Зина продолжала беззвучно плакать. Пассажиры, сидевшие поблизости, ни малейшего внимания на нее не обращали, на кладбище и на вокзале слезы воспринимаются как явление обычное и совершенно нормальное.

Наконец Зина коротко объяснила, что случилось в общежитии, о неполадках у нее с работой на участке, о скудном существовании, о своей поденной работе на овощной базе. Ветлицкий присвистнул, подумал чуть, заявил категорично:

— Уезжать не годится, пошли со мной.

— Куда?

— Пошли, взял он ее за локоть и увлек к выходу.