Иван Арсентьев - Преодоление: Роман и повесть

Воображение рисовало обновленный завод из стали, пластика, стекла. Цеха–автоматы будут гораздо красивее, даже более красивыми, чем новый корпус, сияющий голубизной стен перед окном директорского кабинета. Вместо грязного, разрытого экскаваторами заводского двора, вместо ям и траншей — зеленый сквер, и посередине — фонтан. В глазах пестрит от цветов, солнечные лучи играют с водяными брызгами, а в тени деревьев на скамейках отдыхают в обеденный перерыв рабочие.

Хрулев переживал судьбу завода, его будущее, как свое собственное, и не было в его представлениях неосуществимых фантазий.

«Чем больше перевыполнение плана, тем выше заработок, тел? больше отчисления на наши осуществимые фантазии», — заканчивал он этими словами каждую свою речь на заводских собраниях.

Он и сейчас волновался о делах завода, волновался издали, из Крыма, где лечился в санатории. Часто звонил по телефону Крупному, замещавшему его на время отпуска, советовал, как обернуться, чтобы закончить месяц не хуже других заводов, и неизменно получал успокоительный ответ: план будет выполнен. ЧП — тьфу, тьфу! — нет. Об организованной Яствиным проверке Круцкий не заикнулся. Промолчал и о том, что выдвинул свояка просто–Филю из прорабов на высшую должность, утвердив его по приказу начальником транспортного цеха.

Верный себе просто–Филя принялся за дело и с первого же дня переложил все заботы на плечи автомехаников, диспетчеров… Сам целыми днями болтался по заводоуправлению, ближе к начальству, или решал животрепещущие вопросы по прокладке и освоению новых туристических трасс в ближайшей семилетке.

— Сегодня, возможно, приду, — ответила Лана на приставания Зяблина.

…И вот накрыт стол. Без излишеств, как рекомендуют сейчас по телевидению: легкий ужин, состоящий из набора сандвичей, замороженное шампанское, кофе. Предусмотрен также вариант на случай, если что‑то помешает и гостья не придет: можно легко сгрести продукты в холодильник, не пропадут. Но Павел почему‑то уверен, что Лана будет обязательно.

От светящегося телевизора — в комнате голубоватое зарево. Развалясь в кресле, Павел поглядывал на экран, где эстрадная певица разевала широко рот, как бы намеревалась проглотить микрофон. В ее исполнении любимая народом песня «Дымилась роща золотая» звучала столь разухабисто, что Павла, питающего пристрастие к быстрым танцам, потянуло в пляс. Была бы сейчас Лана! Они бы!.. Но время еще не подошло, гостья не появлялась, и он, томясь ожиданием, все чаще поглядывал на часы.

На телеэкране вместо певицы появилась четверка горластых парней в «жениховских сорочках» с кружевами во всю грудь. Эти Павлу понравились больше. Умеют выдать, черти! Здорово получилась у них песня военных лет. Натурально. Аж за сердце тронуло. Детство вспомнилось голоштанное. Жизнь впроголодь… Как наяву представилась передовая перед боем, ветер, и глухая ночь, и бойцы, приникшие к земле. Еще секунда — раздастся артиллерийский залп и…

И Павел повалился навзничь от оглушительного взрыва.

Тьма… Тишина…

Несколько мгновений он лежал на спине, принюхиваясь растерянно и настороженно к зловонию, плывшему по комнате. Соображал: пожар, что ли? Вскочил, повернул включатель и выругался от злости. Сквозь желтоватый дым едва просматривались потроха телевизора.

— У–у-у! Бракоделы проклятые! — взвился он. Взорвалась трубка кинескопа. Такие эффектные номера случаются не каждый день.

В дверь громко забарабанили. «Лана!» — встрепенулся Павел и помчался открывать. Нет, не Лана. На пороге стояли соседки по квартире, изрядно испуганные. Увидев Зяблина живым и невредимым, сосед спросил ехидно:

— Бомбы пластиковые испытываете?

Павел молча указал на темную утробу «Темпа». Соседи похмыкали сочувственно и отправились к себе. Павел побрел на кухню за совком и веником. Сметая осколки стекла в кучку, он вдруг увидел возле разбитого телевизора камень. Небольшой, чуть поменьше куриного яйца. Павел подкинул его на руке и понял, отчего взорвался кинескоп: какой‑то дворовый хулиган швырнул камень в открытое окно, выходившее в сторону пустующего школьного участка. Уж не первый раз озлобленные второгодники и двоечники выбивают стекла в школе, а теперь взялись за жилые дома. Павел счел нужным предупредить соседей, показал им камень. Соседка тут же зашторила окна и, сдвинув брови, показала мужу на телефон, чтобы набрал «03».

Вернувшись к себе, Павел выглянул в окно, прикинул на глазок направление полета камня и у него возникла иная версия: не в телевизор метил дворовый хулиган — в него. Но за что? Врагов среди мужчин у него нет, не вспоминались такие и среди женщин. Но ведь хулиган тем и подл, что нападает без причин и без поводов.

Помотавшись по комнате, Павел взял электрофонарик, спустился во двор, обошел дом и, словно детектив из кинофильма, принялся шарить под окнами следы преступников. Осмотрел землю, кусты возле дырявого забора. Обрывки газет, мятые пакеты, щепки, детская рогатка — ничего достойного внимания. Сунул машинально рогатку в карман, вернулся в дом.

Мотоцикл с милицейским нарядом прибыл минут через двадцать. Сержант осмотрел развороченный телевизор, вещественную улику — голыш, спросил, где сидел хозяин во время нападения. Павел показал. Сержант выглянул во двор, сделал заключение:

— Метили не в телевизор… — И, покосившись на Павла, спросил: — Кого‑нибудь подозреваете?

— У меня врагов нет.

— Допустим. Однако действия злоумышленника не случайны. Чтобы сюда попасть, надо взобраться на то дерево или на забор, — показал сержант и, записав адрес Павла, пообещал, что завтра займется этим участковый.

Мотоцикл уехал. Радио пропикало десять часов. Вечер пропал. Не счастье на легких крыльях в образе Ланы влетело в комнату — булыжник. Не решение важных вопросов происходит сегодня — объяснения с милицией. Скверно, мерзко, отвратительно! Как быть? Лечь? Уснуть?

Павел бросил на диван простыню с подушкой и вдруг, словно мощный заряд катапультировал его из комнаты и швырнул по лестнице на улицу. Искривленное воображение заработало с такой быстротой, что он взвыл от мучительной догадки: «Катерина! Месть брошенной любовницы!»

Липкая, мутная, как одурь, потребность увидеть своими глазами покушавшуюся на его жизнь преступницу погнала его с бешеной скоростью по ночному городу. Перескакивая с автобуса на троллейбус, он через полчаса стоял под черемухой возле дома Катерины. Окна в ее квартире светились. Екнуло сердце, когда Катерина вышла на балкон, поставила у ног таз и принялась развешивать на веревке выстиранное белье. Закончила, посмотрела вниз. Павел затаился в тени.