Иван Арсентьев - Преодоление: Роман и повесть

— Макси–и-мка! — крикнула Катерина негромко. Чуть подождала, прислушиваясь, позвала еще раз, но мальчик не откликнулся, видать, заигрался допоздна.

В освещенном окне в доме напротив возник Ветлицкий. Он был раздет, в руках держал бутылку и стакан.

«Пьет пиво…» — облизнулся Павел, вспомнив, чго у самого осталось на столе нетронутое шампанское. Проглотил слюну. «Нет, не похоже, чтоб Катерина только что вернулась после диверсионной операции. Вроде стирает. Зря я, видать, погрешил на нее, не тот характер, чтоб вытворять такое».

Ветлицкий, опорожнив стакан, принялся что‑то жевать, затем лег животом на подоконник и стал глядеть наружу.

«Воздухом дышит… Перед сном. А ты, идиот, носишься по городу, сломя голову. Осел!» —чесанул себя самокритично Павел.

Ночной сквознячок донес откуда‑то с задворков вонь гниющих отходов, в подъезде замяукали коты. Павел постучал себя костяшками пальцев по лбу и отправился понуро домой, сетуя и укоряя попутно обманщицу Лану. Чем ближе подходил он к своему дому, тем злее думал о ней, проклинал ее коварство и лицемерие.

«Все, хватит! К черту всех баб! Буду вести спокойный уравновешенный образ жизни, наслаждаться в своем уголке тишиной и уютом».

Вошел в комнату и ахнул: под ногами хрустят осколки от разбитой бутылки шампанского, на полу лужа, камни. Павел опустился в бессилье на диван. В недобрый час, видать, затеял он сватовство.

Настойчивые звонки разбудили Ветлицкого. Встал, подошел к двери, спросил:

— Кто?

— Станислав Егорыч, это я, Катерина… Извините, пожалуйста.

— Что случилось?

— Откройте на минутку!

— Сейчас. Подождите.

Одеваясь, Ветлицкий взглянул на часы: «Ого! Трн ночи!» Открыл дверь, впустил Катерину. На ней был хот же пестрый халатик, в котором она развешивала вечером белье на балконе, но вид у нее сейчас какой‑то раздерганный, глаза красные от слез. Стиснув руки на груди, она умоляюще пролепетала:

— Простите, Станислав Егорыч. На коленях прошу: помогите…

— Что случилось?

— Пропал Максимка.

— Как пропал?

— Ушел поиграть с ребятами и с тех пор нет.

— С каких пор?

— С вечера.

— Ребят спрашивали?

— Всех знакомых обежала, всех соседей переспросила — никто не знает.

— Странно… А может быть, кто‑нибудь из родителей Максимкиных друзей просто не отпустил его домой по позднему времени?

Катерина закачала отрицательно головой.

— А мог он в милицию попасть, когда шлялся вечером по городу?

— Теперь вот я вспоминаю… Он был какой‑то не такой, как всегда. Будто обозленный. Если вы не поможете, Станислав Егорыч, не знаю что и делать.

— Чем я помогу вам?

Катерина глухо зарыдала.

— Ну, хорошо, я схожу сейчас в отделение милиции. Дежурный по своим каналам моментально узнает: задержан Максимка или нет? А вы идите, прилягте и не волнуйтесь преждевременно.

Катерина посмотрела с мольбой на Ветлицкого и в глазах ее зажегся огонек надежды. Вышли вместе во двор. Мостовые, тротуары Москвы, раскаленные июльским солнцем, спешили отдать городу накопленное за день тепло. Мигнул на повороте зеленый огонек такси, и скрылся. Встречных мало. Звуки их шагов доносятся издали, как слабое тиканье часов. Ветлицкий напрягает слух, зрение: не Максимка ли топает домой?

Дежурный по отделению милиции сделал запрос о пропавшем мальчике на центральный диспетчерский пост управления, оттуда, в свою очередь — по всем отделениям города. Спустя полчаса, поступил ответ: «Сведений не имеется».

Возвращался Ветлицкий медленно. Светало. Его обогнал пустой троллейбус. Грохотом и вонью обдал МАЗ. На все это привычное, примелькавшееся Ветлицкий бы в другое время не обращал внимания, но сейчас, при блеклом свете зари движение машин, беспорядочная смесь звуков вызывали в его воображении навязчивые картины уличных катастроф. Он почти уверовал в то, что стряслась какая‑то беда, но Катерине, ожидавшей одиноко на скамейке во дворе, сказал с напускной бодростью:

— В милиции нет. В больницах — тоже. Значит, удрал озорник из дому.

Катерина захлопала длинными ресницами:

— Час от часу не легче… Зачем ему удирать?

— Зачем? Обыкновенно… Мальчишки спокон веков убегают. Сговорятся чиграши и пускаются в странствия. Ведь скучно: зубрежка школьная и телеспорт. А они любознательные, хотят свет повидать, но где‑нибудь за Мытищами или Малаховкой странствия их кончаются. Думаю, то же будет с Максимкой. Нам с вами, Катерина, пора собираться на завод. Оттуда скорее…

— Что скорее?

Ветлицкий принялся рассуждать логически. Если мальчик убежал, значит, он находится или на пути к тому месту, которое его привлекает, или на самом месте. Вопрос: где это место?

О пропаже сына Легковой он сообщил в партком и Круцкому, исполняющему обязанности директора завода. Парткомовцы и Круцкий пообещали подключиться к поиску мальчика. На сепараторном участке женщины обступили осунувшуюся Катерину, всячески успокаивали ее, утешали. Конторская служащая, посаженная Ветлицким у телефона, звонила во все отделения милиции, больницы и морги. К обеду стало окончательно ясно, что в эти учреждения мальчик не попадал.

Услышав о Катерининой беде, Павел помрачнел. Вчера вечером, когда он, терзаемый подозрениями, подглядывал скрыто за Катериной, она выходила на балкон и звала сына. Максимка не откликался.

На правой щеке Павла задергалась жилка. Переодеваясь у шкафчика, он обнаружил рогатку. Откуда взялась? Повертел в руках, вспомнил: нашел вчера в кустах возле забора.

«Зачем я ее подобрал?» —задумался Павел. ГЛядя на рогатку, он испытывал тягостное ощущение.

Подъемник–тельфер протащил мимо него пустой короб, открыв проем ворот, в котором появилось размытое голубое пятно неба, напоминавшее ему голубую футболку, так любимую Максимкой. Павел купил ее в начале лета в киоске на Даниловском рынке и подарил мальчику. Уж никак не думал Павел, что воспоминание о пустячке так взволнует его! Оглянулся. Показалось, люди отводят от него глаза. И поделом. Разве поступают так настоящие мужчины?

Мысль Павла внезапно споткнулась. Он чуть не вскрикнул. Чепуховина–рогатка, найденная у себя под окном, — он все еще вертел ее в руке, — вызвала смутную догадку. Бросил переодеваться и помчался к Ветлицкому с просьбой отпустить его с работы.

Ветлидкий недовольно поморщился. План на волоске висит, а наладчик просится в отгул. Но понимая состояние Зяблина, его жалость к бедной женщине (о том, что Павел порвал с ней, Катерина не сообщила Ветлицкому), он скрепя сердце махнул рукой:

— Пиши заявление.

— Вот! — протянул тот заранее приготовленный листок.

Подписал, Ветлидкий покачал головой:

— Утомительный ты человек.