Иван Арсентьев - Преодоление: Роман и повесть

Вахта работала еще часа два, пока из скважины не показался турбобур. От восьмиметровой махины шел парок — на глубине мороза нет. С ходу, не давая инструменту остыть, буровики отвернули сработанное долото и поставили новое.

— Ну как, вайсгешпенстер [2] Белые призраки. , насчет чайку горячего? — спросил Бек, окинув взглядом рабочих, и махнул Маркелу: — Мотай к своей Валюхе, пусть организует покрепче.

— Раз летал по верхам, пойдешь верховым. А пока пошуруй на черной работе, — сказал мастер Середавин.

— А что это за черная? — поинтересовался Карцев.

— Посмотрю, как ты мозгой шевелишь, — пропуская вопрос, продолжал мастер.

Он выдал Карцеву брезентовку и сапоги, проинструктировал по технике безопасности, растолковал порядки. Говорил кратко, веско и скучновато, как человек, повторяющий в сотый раз давно известные истины.

Когда Карцев переоделся, Середавин отвел его на рабочее место, оказал Беку:

— Поставь его к юбке.

Бек посмотрел с сомнением на Карцева, затем вопросительно на мастера:

— Он проинструктирован?

— Он получил все, что положено, — отрезал Середавин, и в сонных скучающих глазах его мелькнуло неудовольствие.

Бек пожал плечами, подвел Карцева к короткому отрезку трубы, похожему на печку–буржуйку без дна, что покачивалась на веревке справа от устья скважины, объяснил:

— Сейчас инструмент в забое, то есть турбобур на глубине тысяча восемьсот пятнадцать метров. Вон те клинья — видите? — держат на весу колонну свинченных труб. Вся эта музыка весит более семидесяти пяти тонн. Зубья на шарошках сработались, нужно менять долото. Скважина полна доверху глинистым раствором. Эго промывочная жидкость, важнейший компонент бурения; она вращает турбобур, охлаждает долото, выносит на поверхность шлам, иначе — выбуренную породу— и смазывает стенки скважины. Сейчас мы начнем поднимать инструмент. Вместе с трубами пойдет выливаться лишний раствор. Образуется сифон. Что такое сифон, представляете? Так вот, ваше дело открыть это приспособление — юбку — вот так, подтянуть быстро к трубе, закрыть и держать над ротором, чтобы раствор не хлестал по сторонам, не мешал работать. Понятно?

— Мудростей особых вроде нет, — сказал Карцев.

— Я тоже так думаю, — кивнул Бек, глядя куда‑то в сторону.

Карцев заметил, что длинный Маркел Алмазов, стоявший возле здоровенного пневматического ключа для развинчивания свеч, и смешливый помощник бурильщика Ваня Шалонов быстро переглянулись. Это насторожило Карцева, но он тут же усмехнулся про себя: «Вот чудаки! Сомневаются, можно ли мне доверить такую ерунду», — и покрепче взялся за железные ручки приспособления.

Бек сел на пульт, положил пятнистую, не мерзнущую руку на рычаг и опустил тормоз. Барабан лебедки крутнулся, из зева ротора выскочила зажатая в элеваторе труба, понеслась вверх, и в ту же секунду перед глазами Карцева что‑то вспухло, забурлило. Мгновенье — и точно ушат жидкой грязи опрокинулся на его голову.

— Ух! — вскрикнул он от неожиданности, не понимая, что случилось.

В уши ударил залихватский сигнальный свист, но Карцев стоял, будто в столбняке, протирая ладонями залепленные глаза. Толчок в спину заставил его оглянуться. Маркел показывал нетерпеливо: «Убери юбку!»

Скользя подошвами по мокрым половицам помоста, Карцев бросился выполнять приказание. Времени прошло всего‑то ничего, но Маркел уже отводил в сторону отвинченную свечу, а Шалонов, набросив элеватор на следующую, торчащую из отверстия ротора, требовательно махал Карцеву: «Давай!»

Силясь сообразить, в чем допустил промашку, Карцев поставил юбку на место, и снова поток грязи, казалось, смывает, уносит его с мостков.

И гут он понял: это не ошибка, не промашка — Середавин разыгрывает его на потеху себе, на посмешище всей конторе. Это издевательство и унижение под стать тому, что он испытал, когда сбежала Люся, когда его увольняли из армии.

Карцев стиснул зубы. За потеками грязи не было видно, как побелели его обострившиеся скулы. Протер глаза. Сквозь размытую слезой мутную пелену он увидел мастера, — вернее, его упрятанные в бесцветные ресницы презрительно–насмешливые глаза, и словно эхо отдаленного взрыва прозвучало, затронув в душе какой‑то болезненный нерв.

Тогда случай в один миг перевернул всю его жизнь. Теперь под ногами оказался железный ломик. Он блеснул на полу.

Середавин заметил, куда направил свой взгляд Карцев, и дряблое лицо его вытянулось. Он стал быстро пятиться, не спуская глаз с ломика. Не заметил, что мостки кончились, и полетел сверху в сугроб, задрав нелепо ноги.

Взвизгнул тормоз лебедки, труба застыла где‑то посредине. Рабочие подались вперед, готовые вступиться за мастера, если начнется рукопашная, но Карцев продолжал стоять, не шевелясь, уставившись оцепенело себе под ноги. И тут люди впервые устыдились, поняв, что являются невольными сообщниками Середавина. Розыгрыш зашел слишком далеко, попирается человеческое достоинство. Этот новичок доведен до крайности, до того состояния, когда, уже не думая, бросаются головой в пропасть, лишь бы разом поставить какую‑то точку.

Конечно, не житейская мудрость подсказала самому молодому — Шалонову, как разрядить обстановку. На пунцовых, еще мальчишеских губах его вдруг появилась улыбка. Добродушная улыбка понимания и следом — дружески–насмешливые слова:

— А ничего получилось… Как это называется: психологический хук или аперкот [3] Приемы бокса (англ.). ?

— Заткнись, зубоскал! — прикрикнул Бек. — Давайте по местам!

Карцев отвернулся. Его охватило отвращение ко всей этой истории, а еще больше — к самому себе. Провели, как последнего дурачка. Докатился… Ну и поделом, коль отупел начисто».

Ссутулившись, растопырив мокрые руки, пошел он по наклонному мосту вниз. Середавина видно не было. Позади грохотала лебедка, шипел в руках Маркела пневматический ключ, трубы одна за другой продолжали выскакивать из скважины.

Карцев повернул к будке. Он чувствовал себя так, словно не липкий раствор глины, а вся горечь жизни собралась в одну чашу и разом опрокинулась на него. Что ж это такое на самом деле? Почему, когда ты тянешься к людям, стремишься сойтись с ними, они показывают тебе от ворот поворот? Эх, Леонид Нилыч! Растравил сердце, затащил сюда, на свежий ветер… Вот тебе и ветер!

Нет, бежать надо отсюда куда глаза глядят! Уходить немедля, сию минуту.

Карцев остановился возле будки, постоял, опустив руки. А как пойдешь мокрый и грязный по морозу? Повернулся в досаде, потопал в котельную.

— Ма–а-мочки! На кого вы похожи! — всплеснула руками Валюха. — Где это вас так угораздило?

— Поскользнулся. Нечаянно… Нельзя ли у вас сполоснуться немножко?