Петр Замойский - Повести

Сторож, посмотрев на меня, хитренько сказал:

— Все да… не все.

— Разве вот еще калитку с засовом?

— Штучку доверили… Да–а…

— Пулемет? — почему‑то догадался я.

Сторож уже в самое ухо шепнул:

— На двух колесиках.

— Ну? — удивился я такой откровенности.

Как теперь выпытать от него, где эта «штучка».

— Он небось без патронов.

— Два ящика.

— Кто из него умеет?

Сторож снова наклонился ко мне.

— Сам Потап Евсеич Ангелов.

— Он кто же, солдат?

— Охвицером был.

Мне уже было не до чаю. Надо узнать, где же этот пулемет.

— Небось, тяжелый?

— Не легкий, пес его дери.

— Ты что, пробовал поднять его?

— Как же! Потап Евсеич велел вон куда, на самый чердак, на казначейство.

— А не стащат его оттуда? — спросил я.

— Чердак на замке, — ответил сторож.

— Покрепче ключи береги, — посоветовал я.

— Ключи у Потапа Евсеича.

Мы замолчали. И в этой тишине голос маленькой, толстенькой телефонистки, игриво так, по–немецки:

— Вельхер зольдат гефельт дир, Катя?

— Хох! — ответила старшая, взглянув на меня.

Эге, она спрашивает, какой из нас нравится старшей. Та говорит, что высокий, значит я. Хорошо, а я отвечу, что мне нравится маленькая, толстенькая. Ну‑ка, вспомним уроки Сони! Кашлянув, говорю:

— Эс гефельт мир кляйне унд дике!

Бедные, что с ними сталось! Они даже привскочили, а у старшей невольно вырвалось:

— Шпрехен зи дейч?!

— Я, я, мейн либе… Катя. Немножко разбираюсь. Продолжайте.

Но продолжать не пришлось. Зазвонил телефон. Посмотрев на меня, заметно смутившись, старшая взяла трубку.

— Центральная… Да–да… Это вы, Потап Евсеич?.. Никого нет… Какие большевики?..

Я заволновался. Что, если взять у нее трубку? Но тогда сразу откроешь все.

— Неужели?.. Нет, тут никто не приходил. А какие они?.. Всякие? Не–ет. У нас тут караул… От воинского… Верно, верно… Придете? Хорошо… Стрельба? Не слышу. Ждем… Да, все благополучно.

Она положила трубку, оглянулась на нас и начала шептаться с подругой. Мы со Степкой, догадавшись, в чем дело, даже не взглянули на них. Через некоторое время я встал и, сказав Степке «налей еще по стакану», вышел. На крыльце столкнулся с Павлушкой.

— Слышал стрельбу? — спросил он.

— По телефону сейчас начальник почты звонил. Где была стрельба?

— Там, — указал он в тот конец города, где расположены казармы.

На улице уже светало. Кое–где мелькали люди. Павлушка дрожал от холода и волнения.

— Потерпи еще немного. Вот что, я случайно узнал от сторожа, что на чердаке казначейства пулемет «максим». Начальник почты запрятал. Он сейчас придет сюда, ты впусти его, но сначала строго спроси: кто? Фамилия Ангелов. У него ключи от чердака.

Я вернулся и продолжал говорить со сторожем. Через некоторое время открылась дверь. Запыхавшись, почти вбежал человек в расстегнутом пальто.

— Фу, едва добежал. Здравствуйте. Вот хорошо, что у нас караул.

Отдышавшись, он сел недалеко от нас. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати пяти.

— Что там произошло, Потап Евсеич? — спросила телефонистка.

— Кто‑то открыл тюрьму и выпустил большевиков. Теперь они ходят по городу, ловят членов управы. Председателя арестовали, четырех членов управы тоже. А я едва спасся. Нет, какая оплошность! Они могут все учреждения занять, казначейство ограбить. Надо бы всюду караулы. Воинский и комиссар вчера выехали в уезд, а тут вон что.

Вдруг он обратился ко мне:

— Какая святая душа догадалась вас прислать?

— Дежурный, — ответил я.

— Спасибо ему. Вот что, солдатики, от почты ни на шаг. Если появятся большевики, бейте в негодяев.

— Так и приказано, — подтверждаю я.

— Когда шли сюда мимо тюрьмы, ничего не слыхали?

— Все было тихо, гражданин начальник.

— Нет, ловко, а? Подозреваю, что все обделано с согласия начальника тюрьмы. Что же теперь делать? Могут почту занять…

— Нет, — говорю, — почту не дадим занять. Если не справимся, вы поможете. Лишний наган — дело важное.

— О, черт! — схватился он за карман. — Ключи успел захватить, — вынул он ключи и, посмотрев, положил обратно, — а наган в столе. Побегу!

— Разрешите мне проводить вас, — вызвался я. — Опасно.

Пропустив его вперед себя, я осмотрелся вокруг. Осмотрелся и он. В одну сторону — забор, в другую — забор, а в воротах — Павел. Из‑за спины Ангелова я поднял руку и дал понять Павлушке, чтобы он стоял смирно. Вдруг заметил, что калитка в воротах только на одной щеколде. Приготовив наган, крикнул Павлушке:

— В дверь не дует?

Он догадался в чем дело, и быстро задвинул засов. Ангелов остановился:

— Зачем?

Павлушка ничего ему не ответил. Ангелов обернулся ко мне, тоже, видимо, хотел спросить и… без окрика, без команды поднял обе руки вверх.

— Молодец! — похвалил я его. — Павлушка, во внутреннем кармане ключи. Пригодятся. Самого задерживать не будем.

Павел подошел к начальнику почты и, держа наган в левой руке, правой полез в карман. Я стоял сзади. Вдруг Павел, даже не вскрикнув, отлетел к стене, наган, выбитый у него из рук, упал у ворот, и начальник почты в два прыжка очутился у калитки. Это было так неожиданно, что в первый миг я растерялся. Ангелов дернул сгоряча дверь, но она была на засове.

— Сто–ой!

Видя, что ему не убежать, Ангелов метнулся к нагану, быстро схватил его…

Грохот выстрелов в утренней тишине огласил пустынный двор. Сквозь дым я видел, как Ангелов, схватившись за правый бок, согнулся и рухнул, ударившись головою о ворота. Выбежали сторож и Степка. Сторож испуганно раскрыл рот, увидев начальника почты.

— Это… кто его? — едва выговорил он.

— В городе стрельба. Шальная пуля. Давай уберем его куда‑нибудь. Вот и часового тоже… — указал я на Павла, — рикошетом.

— Куда же теперь, в больницу?

— Вынь у него из кармана ключи, подай мне.

Ангелов был жив, но не стонал.

— Степа, иди обратно. Если телефонистки начнут звонить куда‑нибудь сами, наставляй штык. Чтобы до моего прихода никому не звонили.

Я помог Павлушке встать. Он согнулся и присел к стене. Сторож достал ключи, передал мне. Вдвоем со сторожем мы доволокли Ангелова до склада сельскохозяйственных машин. Там в пустой комнатушке уложили его. Я запер дверь. Словно в ответ на мой выстрел, с того конца города, где казармы, слышались крики. Что там сейчас идет? Крики нарастали, но выстрелов уже не было. Вдруг до нас явственно донеслось разноголосое «ура».

— Павел, гарнизон сдался!

Снова крики «ура». Кто‑то постучал в калитку. Отодвигаю засов: Филя! С ним четыре милиционера. Они притащили пулемет.

— Уговорили или сдались? — киваю на милиционеров.

— Троих заперли, а эти свои.

— Здравствуйте, товарищи. Слышали, какие дела на белом свете?