Петр Замойский - Повести

Съезд открылся на следующий день. Из губернии прибыл председатель губкома Харитон Рулев. Уже был избран президиум, уже председатель губкома выступил с докладом о всемирной революции.

— Товарищи! Долгожданный час пришел. Мы достигли того, за что боролись лучшие люди нашей страны, нашей родины. Свергнут с трона не только царизм с крепостным строем помещиков, свергнута и буржуазия, промышленники. Власть перешла в подлинные руки пролетариата и беднейшего крестьянства.

Но мало завоевать власть, надо ее удержать, сохранить и укрепить. Буржуазия не сдалась. Она еще поднимет голову. Каждую минуту нам нужно быть начеку, на страже… Этому учит нас великий вождь наш, Ленин, отец пролетарской революции, этому учит нас его ближайший соратник и друг Сталин….

Пока говорил Харитон Рулев, вдоль стены, сквозь толпу торопливо пробирался заместитель увоенкома мордвин Михалкин. Лицо у него было очень тревожное. Вот он прошел в президиум, вот нагнулся и что‑то торопливо шепчет Шугаеву. Лицо у Шугаева вдруг стало гневным, грозным, он исподлобья посмотрел в зал, не торопясь поднялся и, дождавшись, когда Харитон Рулев закончил фразу, шагнул к нему. В зале насторожились, еще не зная, в чем дело. Только видели, как Харитон уступил место Шугаеву, и тот, еще раз окинув строгим взглядом делегатов, громко произнес:

— Товарищи, важное известие. Об этом только что говорил председатель губкома. Сейчас донесли нам: контрреволюционеры, керенцы и корниловцы, белопогонники и помещики, организовали свой отряд карателей. Отряд выступил на станции Вернадовке. Оттуда держат направление на наш уезд. Товарищи, — повысил голос Шугаев, — борьба за советскую власть, за власть трудового народа — вот она. Предлагаю, кто из делегатов с оружием в руках желает сражаться и, может быть, жизнь свою положить…

Ему не дали договорить. Все было понятно. Делегаты встали. Поднялся шум. Но сквозь гул голосов Шугаев успел прокричать:

— В отряды!

Я принялся искать Филиппа, но его здесь не было. Побежал к телефону. Звоню в военный комиссариат. Он там.

— Филипп, в Абикаевке.. Ага, уже знаешь? Хорошо. У тебя все готово? Не забудь для меня лошадь. Что?.. Остаться?! Нет, нет… Захвати пулеметы…

Выбегаю вместе с другими из помещения земской управы. Сыплет крупа. Уже на площади выстроились два отряда. Две сотни делегатов сели на коней. Кто приехал сюда без оружия, вооружили. Раздалась команда. И привычные к войне люди, в седлах и без седел, рванулись по улицам города и понеслись туда, где вспыхнуло вражеское пламя. А скоро к зданию земства, во главе с Филиппом, примчались еще верховые. Это его отряд из русских, мордвы и татар.

Подавая мне повод лошади, Филипп, тяжело дыша от волнения, говорит:

— Видно, это не Мача, это что‑то больше…

— Война гражданская, — говорю ему.

— Но мы их отучим, Петр.

— Мы разобьем их, друг мой Филя.

Подошел сторож, начал проситься ехать с нами.

— Мое село там рядом.

— Сколько до Абикаевки? — спрашиваю его.

— Сорок верст.

— Садись в сани, держи пулемет, — говорит ему Филипп.

— Верно, старик. Ты указал нам пулемет, ты и вези его на врагов бедняцкой власти.

И мы мчимся. Сверху все сыплет и сыплет крупа.

В лицо бьет ветер. Лошади несут наметом. Они плавают и ныряют в белом море снега.

И встречь этой пурге русские, мордва и татары — единой грудью:

Мелькают поля, леса, деревни.

Дует ветер.

1940–1947 гг.

Точило.

Цыпленок овцу цапает.