Ариф Сапаров - Битая карта

Так у них получилось, а ведь ничто, казалось бы, не предвещало столь быстрого крушения. Все было спокойно и вроде бы безопасно.

Афоня впервые выспался в своей одиночке, трезво обдумал ситуацию, приготовился к упорному и длительному сопротивлению. Еще с вечера, отвернувшись к зарешеченному окошку камеры, он незаметно обследовал свой каблук с капсулой. Повреждений никаких не обнаружил, винты были накрепко ввинчены в гнезда. Опасность, следовательно, пронеслась мимо, и ему оставалось лишь придерживаться прежней своей версии. Пусть предостерегают сколько влезет, теперь ему не страшно. Влепят в конце концов высылку в трудовой лагерь, а насчет будущего загадывать преждевременно. Обстановка сама покажет, что делать, вдруг удастся и сбежать…

— Ну-с, Геннадий Изотович, что скажете новенького? — добродушно спросил следователь, начиная новый допрос. — Надумали говорить правду или намерены запираться?

— Думай не думай, сто рублей не деньги! — ответил он несколько более развязным тоном, чем собирался. — Кому хочется клепать на самого себя? Дурных, гражданин следователь, нема…

По лицу следователя пробежала тень. Ему бы задуматься, болвану несчастному, сообразить кое-что, а он тупо наблюдал, как перебирает следователь бумажки на столе, упорно не поднимая на него глаз.

— Повторяю свой вопрос, Урядов. Значит, принадлежность к контрреволюционной организации Савинкова вы отрицаете?

— Никогда ни в каких политических организациях не состоял. И вообще, я бы хотел заявить…

— Подождите, обойдемся пока без заявлений. Стало быть, не получали вы никаких заданий и от господина Шевченко, начальника контрразведки этой организации?

— Нет, не получал.

— Ну, а полковника Павловского, Сергея Эдуардовича, приходилось вам знавать?

— Не-е-т, не знаю, — ответил Афоня чуть дрогнувшим голосом. — Впервые слышу… Клянусь, впервые слышу…

Следователь промолчал, не обратив внимания на эту маленькую заминку, и Афоня успел немного опомниться от острого приступа страха. Правда, длилось это недолго.

— Вы были предупреждены, Урядов, причем неоднократно! — Следователь впервые глянул ему в глаза, а затем протянул через стол какие-то бумаги. — Нате, читайте!

Афоня недоверчиво протянул руку, взял бумаги, начал читать. Боже, что же это такое! Названия деревень, хуторов, ограбленных кооперативов, точные даты, имена растерзанных. И всюду его фамилия — вешал Урядов, расстрелял Урядов, живых бросал в костер — Урядов. Фиолетовые строчки прыгали у него перед глазами, пальцы тряслись, и ничего с этим нельзя было поделать.

— Читайте! — строго повторил следователь, и тут Афоня понял, что все кончено. Смутные его предчувствия полностью подтверждались. Они знали. Они с первого дня знали всю его подноготную. И спасения теперь нет, такого они не прощают…

— Это не я! Это ошибка! — крикнул он дрожащим голосом. Нижняя губа у него отвисла, зубы выстукивали сумасшедшую дробь, но он не мог себя контролировать и даже не мог подумать об этом. — Меня расстреляют? Меня должны расстрелять, да?

— Нет, вас представят к награде! — рассердился следователь.

И тут Афоня совсем обезумел. Боже милостивый, боженька всемогущий и милосердный, его здесь погубят! Он обречен, он прочел свою судьбу в гневных глазах этого чекиста, и ничто не в состоянии предотвратить его конец… Но он не хочет умирать! Это ведь невозможно, чтобы его расстреляли, этого не должно быть!

— Я не хочу! Пожалейте меня, я не виноват! — кричал Афоня, ползая на коленях и все пытаясь поцеловать руку следователя. — Я не хочу-у! Я не хочу-у-у-у!

Вряд ли был резон продолжать допрос. Афоню с трудом увели в комендантскую, чтобы отпоить валерьянкой, а Александр Иванович, воспользовавшись неожиданной паузой, направился к Мессингу.

— Чувствительный, говоришь, господинчик? — рассеянно переспросил Станислав Адамович, думая совсем не об Афоне. — Слабовато у них с людишками, если присылают таких хлюпиков…

— Он не хлюпик, он по уши в крови наших людей. А теперь сидит и размазывает сопли.

— Ничего, пусть размазывает. Это полезно. Хорошенько все обмозгует, поймет свое положение. Меня, друг ситный, беспокоит другое…

— Сроки, Станислав Адамович?

— Вот именно. Не опаздываем мы с тобой?

— Черт их знает, как у них спланировано. Разговор, во всяком случае, начну с ампулы.

— Правильно! И пусть выкладывает все без дураков. Явки, связи, расстановку сил. Кстати, дорогой, какое у тебя впечатление от Демьяна Изотовича? Потянет, если будет нужда?

— Партиец, по-моему, надежный, многократно испытан в боях. Среди товарищей пользуется авторитетом, отзывы прекрасные. А вот потянет ли, сказать затрудняюсь.

— Хорошо, мы еще вернемся к этому вопросу, — заключил разговор Мессинг. — Займись своим чувствительным господинчиком. И предупреди его, стервеца, что крутежки терпеть не намерен! Не хватало еще нам канителиться с сопливыми хлюпиками.

Вскоре допрос Афони был возобновлен. И никаких предупреждений не понадобилось, дело пошло в ускоренном темпе.

Какие там предупреждения! Подобно всем трусливым людишкам, Афоня решил спасаться любой ценой. Он все расскажет — лишь бы сохранили ему жизнь. Он знает немало интересных для советской разведки вещей. Он согласен на тюрьму, на ссылку в лагеря, на что угодно согласен, только бы не расстрел.

— Обещать вам не могу и не буду, — сказал Александр Иванович, подавляя в себе естественное чувство брезгливости. — Не имею права. Меру наказания избирает суд, причем степень вашего раскаянья будет принята во внимание. А теперь давайте работать без истерик и ненужных сцен…

Дальше нужно было записывать, да посноровистей, успевая лишь уточнять наиболее важные моменты. Раскалывался Афоня с необыкновенным старанием.

Задание у него от самого Бориса Викторовича Савинкова, а с Шевченко уточнялись лишь детали. Из Варшавы он переехал в Вильно, к капитану Анатолию Николаевичу Смородинову, доверенному представителю организации. Из Вильно — в местечко Глубокое, к начальнику переправы подпоручику Бенецкому, по кличке Кубля. У Кубли получил документы, деньги, литературу и цианистый калий, а также познакомился с проводником, который служит в польской экспозитуре № 2. Зовут проводника Вацлавом, за каждый переход границы платят ему по десяти тысяч.

Границу они переходили севернее местечка Десна, по топкой болотной тропке. Едва не погибли, провалившись в ржавую трясину, но в конце концов выбрались.

Первая стоянка была на явочной квартире верстах в двенадцати от города Полоцка. Это в общем-то железнодорожная будка, стрелочницей там работает тетка Михалина, двоюродная сестра проводника. Явка, как можно думать, проверенная и безопасная, использовалась много раз. Через нее налажена и курьерская связь с людьми в России.