Наталья Парыгина - Что сердцу дорого

Вадиму было десять лет, когда он, проводив отца на фронт, возвращался с матерью с вокзала. Вот с этого самого вокзала. Только тогда поезд уходил ночью, все вокруг было черно, и мать все время спотыкалась, наверное, от непривычки к затемненным, без единого огонька улицам.

С тех пор трудно жилось Вадиму и его матери, как и всем в войну. Мать приходила с завода усталая, почерневшая и, едва переступив порог, тихо и робко спрашивала: «Писем нет?» И только в те дни, когда получали от отца письмо, оживала и молодела.

Все письма Вадим распечатывал первым. И тот роковой конверт с похоронной он тоже распечатал первым и целую неделю не решался отдать матери.

Горе придавило ее. Она сгорбилась, поседела, сделалась равнодушной ко всему, даже к сыну. А Вадим стал хуже учиться, курил, досаждал учителям дерзкими проделками. Мать часто вызывали в школу. «Ну что я могу с тобой сделать, что?» — беспомощно спрашивала она и плакала. В такие минуты он жалел мать, обещал исправиться. Но вскоре все начиналось сызнова.

После очередной неприятности в школе и тяжелого разговора с матерью Вадим бросил учебу и пошел работать. Мать часто болела. Вадим стал сердечнее, оберегал ее от волнений, помогал по дому. Но все труднее дышала мать, все больше слабела. За год до того, как Вадима призвали в армию, она умерла. И только после ее смерти понял Вадим, как близка и дорога была она ему.

По-разному сложилась у Вадима и у Аркадия жизнь. И характерами вышли они разные. Вадим посерьезнел, стал тяжеловат на подъем, даже танцевать не научился, любил читать и много размышлял. Аркадий перед разлукой оставался по-мальчишески живым и веселым. Каков-то он теперь?

От вокзала до дома, где жил Аркадий, было довольно далеко. Трамвай шел узкой и очень старой улицей. Разделенные заборами, стояли в ряд невысокие, потемневшие от времени, но крепкие еще домики. Вот поднялось между ними четырехэтажное кирпичное здание с большими светлыми окнами и с балконами. Еще такое же. Снова мелкие деревянные домишки, рубленные, быть может, в прошлом веке. А вот стройка. Вырос пока только первый этаж. Кран осторожно подает каменщикам люльку с кирпичом.

На крутом повороте Вадим увидел на мгновение широкую асфальтированную дорогу, круто поднимавшуюся вдаль, стройный ряд тополей и каштанов, и за их густой, пропыленной и поблекшей зеленью — двухэтажные и трехэтажные дома. Это был уже центр города. На следующей остановке сходить.

«Дома ли?» — с тревогой подумал Вадим, поднимаясь по знакомой полутемной лестнице. Но едва он нажал кнопку звонка, как послышались шаги, и, распахнув дверь, сам Аркадий предстал перед ним. Несколько секунд — но обоим показалось — долго — они стояли, пытливо и вопросительно глядя друг на друга, точно незнакомые.

— Вадька! — воскликнул наконец Аркадий. — Ты?!

В голосе друга Вадиму почудилось веселое удивление. «Прежний», — подумал Вадим, и ему самому сделалось легко и весело.

— Не ожидал? — спросил он.

— Да проходи, что ты остановился в дверях! Отслужил? Прямо с вокзала?

— Ну, здравствуй, — с некоторой торжественностью проговорил Вадим, поставив чемодан и протягивая хозяину руку.

Аркадий чуть поморщился от энергичного рукопожатия.

— Здоров стал. А длинен до чего!

— Рос, не ленился, — улыбнулся Вадим. — Дома-то есть кто?

— Я один.

Вадим снял рюкзак, поставил на чемодан и заглянул в комнату.

— Вон как вы теперь живете.

— Да. Не то, что на старой квартире, правда? — с невольным хвастовством спросил Аркадий.

— Куда там!

Большая комната казалась тесной от обилия вещей. Почти треть ее занимал рояль, хотя — Вадим знал — ни Аркадий, ни его родители не играли. Над диваном спускался до полу дорогой ковер. Круглый стол был накрыт какой-то старинной бархатной скатертью, на мягких креслах — чистые, искусно вышитые крестом полотняные чехлы, вдоль одной стены — приземистые вместительные шкафы с полками, сплошь уставленными томами подписных изданий.

«Не останусь я тут», — подумал Вадим, почувствовавший себя от этой неожиданной роскоши как-то стесненно.

— Проходи сюда, — пригласил Аркадий в другую комнату.

Спущенная шелковая штора смягчала солнечный свет, придавая комнате очень уютный вид. Огромный фикус широко раскинул ветки. Мебель блестела новенькой полировкой. Из этой комнаты дверь вела еще в третью — спальню.

— Вот так и живу, — самодовольно проговорил Аркадий. — А главное — один.

— Один? — недоверчиво переспросил Вадим.

— Угу. Сторожем. Предки уехали в Воркуту за длинными рублями, а меня оставили квартиру караулить. Платят пятьсот гульденов в месяц.

— За такую квартирку с тебя надо пятьсот брать.

— С меня не возьмешь, — засмеялся Аркадий. — Гол, как сокол.

— А убирает кто же?

— Домработница приходит. А так — сам себе хозяин, вот что приятно.

— Щедрый, выходит, стал у тебя папаша?

— Черта с два. Еще скупее, чем раньше. В трамвае копейку переплатит — ночь не спит. А стипендию мне вынужден платить: боится, как бы я не размотал все это барахло. Взял слово, что буду беречь вещи и учиться. И к тому же мамаша посодействовала: «Мальчик должен жить прилично». — Аркадий так похоже, растягивая слова и томно опустив глаза, скопировал мать, что Вадим засмеялся.

— Все такая же?

Аркадий сразу понял вопрос. У его матери была одна слабость, над которой подшучивал чуть ли не весь город.

— Такая же, — он безнадежно махнул рукой. — Отец лысый давно, а она все ревнует его к каждому столбу. На работу провожала и встречала, пока не уехали. Летом приезжали в отпуск — по пятам ходила. Теперь, поди, вся Воркута обхохоталась над ними. Умыться хочешь? Заходи сюда, а я сейчас чай поставлю. Недавно газ провели.

У Вадима потеплело на сердце от гостеприимства товарища, и он почувствовал себя немного виноватым перед ним.

— Все собирался тебе написать, — сказал он, — да как-то не получилось.

— Я и сам писать не люблю, — беззаботно заметил Аркадий. — Валяй, мойся.

— Тебя-то в армию из-за ноги не взяли? — спросил Вадим, с удовольствием плескаясь под краном.

— Да. Спасибо этому охотнику, что подстрелил меня тогда. Сколько лет клял его, а теперь благодарю. Не люблю жить по команде. А хромаю чуть-чуть, почти незаметно. Девочки меня все равно любят, отбою нет. Ну, ты посиди, надо в магазин сбегать.

— Пойдем вместе, — возразил Вадим.

Стол сервировали наскоро и по-холостяцки: бутылка водки, банка килек, огурцы, соль, черный хлеб, нарезанный толстыми ломтями.

— Ну, с приездом, — проговорил Аркадий, поднимая рюмку.

Выпили, закусили.

— Рассказывай, как жил, что видел, — начал Аркадий.

— Что рассказывать. Одно слово: служил. Места красивые на Дальнем Востоке. Остаться даже хотел там.