Наталья Парыгина - Возвращение Ульяны

Она пришла со станции ночью, никто не видел когда. Утром Настасья вышла доить корову, глянула через дорогу, а из Ульяниной избы, которая семь лет стояла заколоченной, поднимается дым.

Бабка Герасимовна шла к колодцу за водой.

— Герасимовна, ты глянь! — крикнула ей Настасья.

Бабка остановилась, закинула голову и долго глядела на дым, а потом так, с пустым ведром, пошла за Настасьей к Ульяниному дому.

Ульяна уже успела вымыть пол, в избе было тепло и немного пахло сыростью, на голом столе горела свеча, а окна Ульяна завесила — одно полушубком, а другое одеялом, потому что стекол не было.

— Ты, вроде, и не постарела вовсе, Ульяна, — завистливо проговорила бабка Герасимовна. — Какая уехала, такая и вернулась.

— Крепкое дерево от бури не гнется, — сказала Ульяна. — Садитесь чай пить, я баранок привезла.

Она достала кружки, налила из чугунка заваренного чаю, высыпала на тарелку баранки.

— Одна приехала, что ль? — спросила Настасья.

— Одна.

— А дочка?

— Учится. В техникум поступила.

— Всякой мыши охота добраться до крыши, — ядовито заметила Герасимовна, размачивая в кружке жесткую баранку.

Ульяна ничего ей не возразила, только поглядела искоса.

— Моя-то Маша тоже через год школу кончает, — сказала Настасья.

— Вон как. Председателем сейчас кто у вас? — спросила Ульяна.

— Матвеев Павел Прохорович, — ответила Настасья. — Новенький. Месяца три как избрали.

— Бухгалтером в райцентре сидел, кругляши на счетах гонял, — пояснила бабка Герасимовна. — А теперь, вишь, в председатели влез.

— Бухгалтером — это хорошо, — сказала Ульяна. — Считать, значит, умеет.

— Умеет, — подтвердила Герасимовна. — В своем кармане. Ты что же, дочке-то не нужна стала? Али город наскучил?

— И наскучил, — согласилась Ульяна. — Куда ни глянешь — все в стену глазами упрешься. Тесно.

— Здесь зато привольно, — проговорила Герасимовна. — Хлеб с солью да водица голью.

На другой день после возвращения Ульяна накинула на голову пуховый платок, надела валенки, зимнее пальто с карманами и отправилась в Лебедево, где находилось правление колхоза. Она шла по дороге среди заснеженных полей, глядела на белый простор, на лес вдалеке, на обозначенную ракитами замерзшую речку, и было ей хорошо и покойно, и она уже не так сердилась на дочку, как прежде. Что ж сердиться… По чужой указке не выбирают салазки.

Председатель как раз сидел один. Ульяна подошла к самому председательскому столу, поздоровалась, достала из кармана какую-то бумагу и протянула председателю.

— Вот, — сказала она. — Читай.

— Садитесь, — предложил Матвеев и осторожно развернул бумагу.

Это оказалась грамота, выданная еще до войны, пожелтевшая от времени и порванная на сгибах. Колхозница Ульяна Васильевна Громова награждалась Почетной грамотой за выращивание высоких урожаев овощей.

— Так, — сказал председатель. Он теперь близко увидел смуглое в резких морщинах лицо Ульяны с карими, не по годам ясными и живыми глазами. — Вы из какой же деревни?

— Из Крутояровки я, — объяснила Ульяна. — Вчера воротилась. А то в городе жила. Снег разбрасывала. Дворничихой работала.

— Ясно, — сказал председатель. — Вы, наверно, насчет приусадебного участка.

— Догадливый, — усмехнулась Ульяна. — Видно, все к тебе за участками ходят. Только я по другому делу. Я земле изменила, а по земле тосковала. Не уехала бы из Крутояровки, кабы не отстранил меня прежний председатель от огорода. «Нам, — говорил, овощи ни к чему, одна морока. Будем хлеб выращивать». Ростом — верста, а голова пуста. Овощи ему не нужны… Себе за капустой, срам сказать, в соседний колхоз ездил.

— В этом году всего восемь гектаров под огородом было, — сказал Матвеев, — да и то урожай собрали мизерный.

— Кто бригадир-то?

— Приставкин Иван Иваныч.

— Пьяница был, — сказала Ульяна.

— И теперь такой же. Его и жена из-за пьянства бросила, уехала. Один живет. А еще беда: народ у нас работать отвык, Ульяна Васильевна.

— Привычка — не водица, из тучи не родится, — сказала Ульяна. — Мне два года как на седьмой десяток накинулось. Скоро выйдет домок из четырех досок. А что знаю — хочу людям оставить. У меня приверженность к огороду. Доверь ты мне… Назначь бригадиром. А Приставкина сними.

— Нет, — сказал председатель. — Приставкина я еще испытаю. А ты себе бригаду собирай. Пускай будет две.

И отправилась Ульяна по дворам собирать бригаду. Только разговаривала со всеми как-то чудно, вроде не завлечь хотела колхозников своим огородом, а отпугнуть.

— Самая это проклятущая работа на огороде, — начинала она. — На ферме и то легче. Зимой целехонький день на морозе да еще и ночами придется дежурить. Летом от зари до зари роздыху не увидишь.

— Да уж ладно спину гнуть — хоть бы заработки были, — говорил кто-нибудь. — Председатель обещает, что будет хороший трудодень, а верить ему, нет ли…

— Не верьте! — перебивала Ульяна. — Не верьте ему. Председатель вам трудодень в кабинете не сотворит. Вы руки свои спросите про трудодень, сколько на них мозолей.

В бригаду к Ульяне записываться не торопились. Одна Настасья Вавилова согласилась.

— А чего мне? — сказала она, смеясь. — Мне что ни больше работы, то лучше. На ветру дурные мысли из головы выдувать будет, какие по ночам без мужика покою не дают.

С Герасимовной Ульяна вспомнила довоенное время, когда вместе выращивали капусту. Герасимовна всколыхнулась: «Да мы… да я… да разве нонешние так сумеют работать…» Но в бригаду идти отказалась. «У меня, — сказала, — свой огород, мне хватает».

— А я пойду, — сказала Валя, невестка Герасимовны. — Мне надоело на трех грядках копаться.

— Вот Григорий тебе пойдет! — пригрозила Герасимовна. — Он тебе не позволит свое хозяйство без призору кинуть.

— А я и Григория уговорю, — пообещала Валя.

Ульяна занималась своими делами и не знала до времени, что нажила себе врага. Стеночки у председательского кабинета тонкие, счетоводка слышала весь разговор председателя с Ульяной и рассказала Приставкину, что обозвала его Ульяна пьяницей и требовала сместить с бригадирства.

Федор Приставкин жил в Лебедеве, с Ульяной ему почти не приходилось видеться. Но обиду помнил. Смеялся с дружками над Ульяной: «Расходилась старуха, так и не убаюкаешь». А председателю накрепко заявил:

— Я ей своих парников ни одной рамы не уступлю.

Он знал, что без парников Ульяне не обойтись. Не хочет в полон, так придет на поклон. И придумывал слова позлее, чтобы отомстить Ульяне.

Но однажды соседка Приставкина, учительница, рассказала Федору, что Ульяна готовит свои парники.