Георгий Граубин - На берегах таинственной Силькари

Мы богачи… Мы богачи, сидящие на сундуке, не знающие как открыть его. А если бы открыли, то могли бы скупить полсвета. Но к сундуку есть ключ. Этот ключ — работа. Если мы примемся за дело, то не только внуки и дети наши, но и мы сами будем счастливы».

Когда мне было шесть или семь лет, в нашем доме появился сепаратор. Это событие врезалось мне в память, и я до сих пор помню его во всех подробностях.

Заносить сепаратор помогали отцу все соседи, хотя он мог бы легко справиться с этим сам. Каждому ребенку его отец кажется необыкновенным силачом. Но мой отец силачом был на самом деле. В праздники, когда люди не работали, он на спор провозил на себе шесть человек из одного конца деревни в другой.

…Сепаратор осторожно распаковали и торжественно водрузили на стол. Кузнец Бутаков взял из ящика растрескавшимися пальцами тонкое стальное ситечко и задумчиво сказал:

— Ишь, паря, тонко-то каково, словно кружево стальное связано… Вот и мы дожили до человецкой жизни: вон даже сепаратор появился…

И он разволновался так, словно это был не аппарат для перегонки молока, а искусственный спутник земли.

А в окна, отталкивая друг друга, заглядывали ребятишки. Как они завидовали мне, что я мог подержаться за блестящую ручку и даже повернуть ее!

Таких событий в те годы было много. Событием номер два (конечно, для нас, ребятишек) был обыкновенный замок-молния. Его выписали по почте для Генки Арестова. Арестовы первыми в селе узнали, что кое-какие товары можно выписывать по почте. Тогда уже начал работать посылторг, но он был в диковинку. Из нашего села больше никто ничего через него не заказывал. Было просто непонятно, как это может прийти по почте, как письмо, рубашка или калоши. А спросить, как это делается, и этим показать свою неграмотность, никто не хотел.

И вот по почте Арестовым пришел замок-молния. Генка Арестов, ученик нашего класса, в этот день выглядел именинником. Еще бы: он пришел в школу в рубашке без пуговиц, с диковинной змейкой. Три дня мы только — и делали, что уговаривали его расстегнуть да застегнуть эту змейку. И успокоились лишь тогда, когда она сломалась. Учитель наш очень этому обрадовался.

К трактору мы уже привыкли. Трактор вошел в нашу жизнь, когда мы еще ходили в колхозные ясли. Это был «колесник» — колесный трактор, но не такой, какие выпускаются теперь. Колеса у него были сплошь металлические. Передние — с ободом, а задние — с длинными треугольниками-шипами. Когда трактор шел по дороге, за ним оставались глубокие вмятины, словно кто-то вбивал в землю клинья.

А вот велосипед нас ошеломил. Первый велосипед появился все у того же Генки Арестова и пришел он снова по почте! Когда и где Генка научился ездить, мы не знали и над этим не задумывались. Мы были уверены, что это дается от природы, как и способность щелкать на счетах. Колхозного бухгалтера мы всегда считали волшебником, думали, что он считает на слух, по звуку костяшек.

Через несколько месяцев в нашу деревню прикатило невиданное чудо: маленький деревянный вагон на деревянных колесах. Это был первый автобус «Амо». Он пришел с соседней станции Куки, где начал работать детский санаторий.

Шофером автобуса был наш сосед — дядя Петя Хвостов. Он прокатил нас за деревню, а когда дорога пошла в гору, — высадил. Тогда нам было обидно, а теперь я понимаю, что у автобуса был очень слабый мотор и подняться с нами в гору он бы не смог.

После того как укатило деревянное чудо, на село надвинулось новое событие. Вдоль улицы колхозники стали вкапывать деревья с обрубленными сучками, а к ним подвешивать медные веревки.

День, когда в селе зажглись лампочки Ильича, я не мог не запомнить. В этот день я был самым счастливым из всех деревенских ребятишек: отец взял меня с собой на электростанцию. Он был колхозным бригадиром и отвечал за технику. (Увы, я не оправдал его доверия: испортил самую торжественную минуту.

Сейчас, когда я изредка проезжаю свое село, я всегда удивляюсь: мне кажется, что сарай, в котором тогда находилась колхозная электростанция, съежился и наполовину ушел в землю. Это здание мне почему-то всегда вспоминается. высоким, светлым и необыкновенно просторным. Так вот, в том высоком, светлом и необыкновенно просторном зале уже собрались люди: гости из соседних сел, члены правления, председатель. Все были разнаряжены в праздничные рубахи, от некоторых пахло вазелином.

Отец сказал: «Сейчас пустим». А я, чтобы не про-_ зевать, когда кого-то куда-то будут пускать, забежал с другой стороны странной машины, смахивавшей на паровоз. Торопясь, я запнулся о какое-то ведро и растянулся в скользкой маслянистой луже. А когда поднялся на ноги, с моих новых брюк текла грязь.

— Эх ты! — сказал чуть побледневший отец и взял меня за ухо. — Все испортил!

Я редко видел отца таким огорченным. Оказалось, что я разлил масло, без которого никак нельзя было пустить локомобиль. Пришлось идти на склад…

В те годы мы без конца удивлялись всем этим маленьким и большим чудесам — сепаратору, замку-молнии, автобусу. И жизнь нам казалась необыкновенно интересной.

Не представляю себе, как бы царское правительство сладило с разрухой. А вот пролетарская власть восстановила хозяйство быстро. Это благодаря тому, что деньги, которые раньше текли в карманы буржуям и на которые они купались в шампанском, теперь шли на благо трудящихся. Людям жилось еще трудно, но зато они знали, что работают на себя.

На съезде партии Ленин сказал: рабочие должны строить социализм вместе с крестьянами. Крестьянам надо помочь восстановить хозяйство, потом наделать машины и начинать создавать колхозьк

Ленин рассказал, е чего надо начинать — строительство новой жизни, что делать. И Советская страна по его указаниям начала восстанавливать разрушенное хозяйство.

Последние банды белых и интервентов были вышвырнуты из Приморья. Через год после съезда рабочие на своих собраниях стали требовать, чтобы на Востоке также установили Советскую власть. В ноябре 1922 года Владимир Ильич прислал в Читу телеграмму, в которой поздравлял население всего Дальнего Востока с освобождением от последних интервентов и белогвардейцев. Вскоре Дальневосточную Республику приняли в состав Советской России. А в январе 1924-го на Чите-1, в клубе «Красный Октябрь» шел устный журнал. Журналист Матвеев-Бодрый рассказывал рабочим об Ильиче. Вдруг в президиум принесли телеграмму. Зал, предчувствуя недоброе, насторожился. Побледневший председатель шепотом прочитал: «Из Москвы… Ильич… скончался». Зал зарыдал, всюду погас свет, на улице гудели гудки…

Владимир Ильич умер, но страна свято помнила его наказ: работать, учиться, строить. И горячая работа началась во всех уголках страны. Люди словно мстили врагу работой за смерть своего учителя. Как паровоз, трогающий с места тяжелый состав, страна стала постепенно набирать скорость.