Музафер Дзасохов - Осетинский долг

Мне дороги моя родина и моя честь, поэтому я иду со всеми в наступление». Здесь наш разговор оборвался, — последовала команда, и я, вскочив на коня, пришпорил его и двинулся вперед.

На лбу Шаламджери выступили капельки пота. Он воспользовался вчетверо сложенным носовым платком и убрал его затем в карман брюк.

Оживился:

— А теперь гоголем ходит! Знаешь, что надо сделать? Домой когда едешь?

«Сегодня четверг, завтра пятница…» — считал я про себя и вслух произнес:

— Послезавтра!

— В субботу?.. Жаль, что я занят. Но вот что… Приедешь, разыщи его и предупреди от моего имени, если не возместит стоимость козы, пусть не обижается на меня!.. Добром ему это не пройдет. Так и скажи…

Возвратясь домой, я застал Темиркана. А Бади сообщила радостно:

— Нашлась коза!

— Не нашлась, а бежала из плена! — поправил Темиркан. — Вот эта веревка принадлежит Гадацци! Я хорошо ее помню. Раньше они ею привязывали своего бодливого барана. Не думаю, что она сама по себе оказалась вдруг на шее у вашей козы.

— Как же она исхудала! — Бади указала в угол сарая, где находилась беглянка.

— А ты думала! — возразил Темиркан. — Ворованную козу не кормят на базу…

И правда, коза наша на себя была не похожа. Держали ее, несомненно, голодной — можно ли было не похудеть за эти дни!

От того, кто когда-то украл наши лозинки, не стоит ждать лучшего. В отместку за то, что я пропесочил Гадацци в газете, он пытался лишить нашу семью козы. И смех и грех.

— Как бы они ее ни прятали, платить бы пришлось — хочешь не хочешь, — Темиркан погрозил рукой в сторону дома Гадацци. — Сегодня при мне его вызывал председатель сельсовета и поставил вопрос ребром:

— Коза Таучеловых пропала в ваше дежурство, что намерены предпринять?

А тот за свое:

— Пригнали ее к дому и все.

Но председатель настаивает:

— Кто подтвердит, что вы ее пригнали?

— С каких пор мне перестали доверять? — Гадацци-то больше уже не за что уцепиться.

Председатель объяснил ему, что эти жалкие слова не в счет. А вот если он не хочет, чтобы дело было передано в суд, так пусть уплатит стоимость пропавшей козы. Сказал, как отрезал. Гадацци даже и не нашелся сразу, что бы такое возразить. И только когда дошел до порога, спрашивает:

— А вдруг она найдется, что тогда?

— Ну, и очень хорошо, — говорит председатель. — Тогда Таучеловы избавятся от своих тревог, а вам платить ничего не надо.

А закончил свой рассказ Темиркан так:

— Я немного попозже, чем Гадацци, ушел из сельсовета. И когда направлялся к вашему дому, эта ваша коза с веревкой на шее обогнала меня. Бежала же она с окраины селения.

Из товарищей ближе Темиркана у меня никого нет. Он всегда отличался своей чистосердечностью…

Мои размышления внезапно оборвались: до меня дошло, что Темиркан все еще стоит на улице. Я тут же потянул его за собой:

— Пойдем-ка в дом. Так ведь целый день на ногах простоять можно.

— Нет, нет, — засопротивлялся Темиркан. — Знаешь ли ты, что Нана у вас?

— В самом деле? — я взглянул на сестер.

— Да, да, — обрадовалась Бади. — Вчера еще приехала… А у Алмахшита так и не было возможности зайти к нам от Дзаттен.

— И знаешь, что сказал Алмахшит? — приглушенно, будто сообщая тайну, заговорила Дунетхан. — Если, мол, с Дзаттен что-то случится, Нана захочет приехать на похороны. Поэтому, сказал он, я пока оставляю ее у вас.

Мать двоюродного брата Дзыцца Дзаттен болеет давно. Наверное, она безнадежна. Понапрасну не стали бы привозить сюда Нана. Эти женщины дружно прожили всю жизнь. Нана не позволила бы себе не присутствовать на похоронах Дзаттен.

— Если Нана у нас, почему же тебе нельзя зайти к нам? — обратился я к Темиркану.

— Оставь меня, — склонив голову, он пошел со двора.

Удерживать его я не мог и следом за ним вышел на улицу. Бади и Дунетхан — за мной.

— Почему вы не сказали раньше о приезде Нана?

— Запутались мы совсем с этой козой, — попыталась оправдаться Дунетхан.

— Едешь или нет на целину? — Бади заглянула мне в глаза с любопытством.

— Еду.

— Когда?

— Точно еще неизвестно. Недели через три.

— Ой, как хорошо! — всплеснула она руками.

— Пошли-ка в дом, а то перед Нана неудобно, — и через все ступеньки я прыгнул в коридор. — Если она все это время слушает наш разговор, что она могла подумать о нас?

Я застал ее в постели Дзыцца. Только изголовье с другой стороны. Пока не приблизился вплотную, она не видела меня.

— Нана!

Глаза старухи приоткрылись и поглядели в мою сторону. Мне показалось, что ей трудно избавиться от своих тоскливых дум, но как только она узнала меня, озабоченность тотчас исчезла с ее лица.

— Слава Богу! Откуда ты?

В вопросе этом были радость и любовь, удивление и удовлетворенность. Вот ведь, сама говорит, что еле держится, и все-таки приехала проведать больную. Знала, что едет поглядеть на нашу жизнь. За два года, что не виделись, мы, конечно, подросли, но ведь от этого не стало меньше у нас ни забот, ни тревог. Мне кажется, что Нана за это время совсем не изменилась.

— Из города пришел? Пешком?

— До Ардона на машине, а оттуда — пешком… Какие новости, Нана?

— По тропинкам ты ходишь, по дорогам тоже ты бродишь, у тебя и новости.

— Но ты приехала из еще более отдаленных мест.

— «Приехала»! Привезли меня… Дзаттен, дошло до нас, совсем плоха. Вот мы с Гаги и примчались по сигналу тревоги. Старшие-то мужчины давно поторопились убраться, будто тот свет убегал от них. Заботы семейные легли на наши с ней плечи. На Дзаттен я еще надеялась. А она хотя и младше, но слабее меня. Болезни и горе быстро старят человека. Если здоров, никогда не называй себя бедным. Больной и себе не нужен, не то что кому-то. После похоронок она так и не встала на ноги. Таких трех сыновей потеряла…

Нана умолкла на некоторое время. Она никогда не уставала хвалить сыновей Дзаттен. Их взаимная привязанность возникла, когда они все жили еще в горах. И на равнине землю они взяли по соседству. Хотя они здесь жили в отдельных домах, но пользовались всем сообща.

— Мы с ней жены двух братьев, — заговорила вновь Нана, — а сдружились, как сестры. Кто не знал, так сестрами и называл. И одежду одинаковую шили, и похожи были. За водой, сено ворошить, на пляски — всюду вместе. Кто невесту сватал, в первую очередь о нас вспоминал, — Нана тяжело вздохнула. — Если ничего не болит, так и не до вздохов, — будто оправдываясь, проговорила она. — У тяжелобольного горечь через вздох отходит. Вот я и принялась вздыхать. А что делать?! Не жалею, что приехала. Ведь когда бы еще вас увидела. У нас-то вы не показываетесь. Но ни на кого я не в обиде. Все понимаю. Девочки управляются хорошо. Ты учебой занят по горло — с тебя ничего больше не спросишь. Люди вас хвалят… Хорошо, что память о Дзыцца бережете. В жизни твердость нужна. Плохим-то быть легко. А надо лучших людей держаться, а плохих сторониться.