Павел Кренев - Василий да Марья

И Василий стал ее ждать.

А она не могла прийти, потому что у нее умер сын. Ванечка скончался во время очередной ломки. У него не выдержало сердце — оно было слишком слабеньким.

Мать в безутешном горе похоронила сына на Пулковском кладбище, совсем близко от братской могилы, где лежал ее муж, майор Александр Вожляков.

Теперь она осталась совсем одна, и она только горевала да посещала могилки родителей, мужа и сына. Да ходила на работу в питомник.

Как-то ей позвонила Людмила Назарова.

После разговоров о том да о сем — ведь они почти подружились — Люда вдруг сказала:

— Мария Ивановна, а вас тут ждут.

Она и в самом деле не поняла, кто ее может ждать в психоневрологическом диспансере.

— Да Мишин этот, ну, бомж, помните? Перестал орать, теперь молчит и просит, чтобы вы пришли к нему.

Вот те на! Она и забыла все, как страшный сон. Но Мишин этот и вправду почему-то запал ей в сердце. Сильный он человек, хотя и болен страшно. Вылечить бы его.

И она пошла к нему. Купила фруктов и пошла.

Василий Николаевич спал, лежа на спине. Густые длинные волосы, с кистями проседи, разметались по подушке. Красивое лицо, оттененное синеватой бледностью, было напряженным, будто ему снилось что-то тяжелое.

Мария Ивановна сидела на стульчике молча. Ей было интересно глядеть на спящего Мишина, который раньше все время кричал.

Мишин открыл глаза внезапно — наверно, почувствовал ее взгляд.

— Здравствуйте, — улыбнувшись, сказала Мухина.

Вероятно, он сразу не поверил, что она пришла к нему, и какое-то время глядел на нее испуганно, недоуменно, словно не верил своим глазам.

Наконец в лице его прорезалась кривоватая гримаса, что-то вроде улыбки. И он кивнул головой. Он был рад ее видеть.

— Что вам от меня надо? — наконец спросил он, словно выдавил из себя эту фразу.

Марию Ивановну фраза эта задела, неприятно задела. В самом деле, чего она приперлась? Будто напрашивается. Она хотела было встать и уйти.

Но он взял ее за руку.

— Вы, наверно, успешная женщина, это видно, а я всего-навсего бомж, всеми брошенный человек.

— Я хочу, чтобы вы выздоровели и жили нормально.

— Правда, хотите?

— Правда, — искренне сказала Мария Ивановна.

— Тогда станцуйте.

А что ей терять в этой жизни?! Она уже все потеряла. Мухина вскочила, как озорная девчонка, и в проходе между рядами больничных коек задорно и весело отчеканила своими каблуками «Танец с саблями» Арама Хачатуряна. Этот танец она помнила еще со школьной самодеятельности. Больные ей захлопали. Вбежала на шум медсестра, но, увидев происходящее, зааплодировала сама.

— Теперь спойте, — серьезно сказал Мишин.

Вместо того, чтобы обидеться, Мария Ивановна засмеялась. И хотя пела она плохо, с чувством исполнила два куплета школьной песни «Широка страна моя родная». Дальше песню она не помнила.

Ей опять захлопали.

А Василий Мишин заплакал, заплакал навзрыд. Наверно, это были слезы очищения, слезы выздоровления. Он убедился, что Мария в самом деле хочет, чтобы он вернулся к жизни.

Он плакал, а она сидела рядом и гладила его волосы, и больные смотрели на них недоуменно.

Потом Мария Ивановна стала часто к нему приезжать, и они подолгу сидели на скамейке в больничном парке и все говорили, говорили...

Не могли наговориться.

Василий с тех пор быстро пошел на поправку.

11

— Вот такая история, — сказал мне помощник капитана.

Мы выпили еще вина, попрощались, и он ушел спать в свою каюту.

А я, очарованный и взволнованный этой историей, долго еще сидел на скамейке верхней палубы.

Стояла прохладная июльская балтийская ночь. Огромный корабль почти бесшумно раздвигал морскую поверхность. Отсюда, с такой высоты, не слышно было плеска волн.

Туча, проглотившая солнце, давно уползла за темную морскую кромку.

Солнышко всю ночь будет греть холодную тучину утробу, и она, обогретая, довольная, ранним утром откроет огромную свою темно-синюю пасть, и оттуда опять выпорхнет веселое солнышко, озирая просыпающийся мир.

Но это будет утром. А пока в темном звездном небе светил ярко-серебристый месяц. На нижнем остром конце его серпика висела на тоненькой серебряной ниточке молоденькая звездочка, еще совсем ребенок. Она качалась на звездной качельке и говорила мне:

— Ну вы там спите, люди, спите, а я пока пошалю.

А вокруг раскинулось огромное бесконечное море. И из самого дальнего далека, от самого черного морского горизонта бежала ко мне, вся разбрызганная на маленькие блестки, лунная дорожка. Так и хотелось ступить на нее босыми ногами и всласть набегаться, позвенеть этим серебром.

Утром в порту Хельсинки мы выехали из чрева парома.

На пирсе увидел я Мишина в группе людей, подошел, чтобы попрощаться.

— Это Павел, наш пассажир и мой попутчик, — представил он меня. — А это, прошу познакомиться, — и он указал на статную моложавую женщину, — моя жена, моя Марьюшка, Мария Ивановна.

Еще рядом с Мишиным стояла молоденькая, эффектная, похожая на него женщина. Она держала на руках мальчишку лет двух от роду.

Василий Николаевич обнял ее за плечи и представил:

— Это моя дочь, Алена Васильевна, она же — Аленький цветочек.

— А это наш внучек, Вася-Василечек, — вмешалась в разговор Мария Ивановна и пощекотала Васину пятку. Тот улыбнулся и погрозил бабушке пальчиком.

И от радости встречи у всех стоял веселый блеск в глазах.

Потом мы с женой Мариной поехали в Питер.

Я вкратце рассказал ей эту историю.

Марина задумалась, а потом сказала:

— Ты заметил, какие у них радостные лица. Это счастливая вечная семья!

А я ехал и думал: «Какие испытания может вынести человек на пути к нормальной жизни!» И почему-то больше всего было радостно за внука Васю. Он родился в хорошей семье.