Питер Абрахамс - Тропою грома

— Я не могу не поехать к Смиту. Понимаешь, не могу. Хотелось бы, чтобы ты это поняла, Сари.

«Бедный Герт, — подумала она. — Только в такие минуты он и зовет меня по имени».

— Я понимаю, — сказала она.

— Нет, ты не понимаешь! — гневно выкрикнул он. — Откуда тебе понимать! — Он овладел собой и опустил голову. — Ну ладно… Слушай. Если хочешь, подседлай себе лошадь и съезди к бабушке. Только со мной, пожалуйста, никогда об этом не говори. Понятно?

— Хорошо, Герт.

Не глядя на нее, он прошел мимо и выбежал из дому. Она долго стояла в дверях, прислушиваясь. Прошло, как ей показалось, не меньше часа, прежде чем она услышала наконец конский топот, постепенно затихший в отдалении. Тогда она притворила дверь в комнату Герта и пошла к себе.

Бедный Герт. Она понимала, что он не может не пить — это на него находит, как на Сумасшедшего Сэма его буйные припадки. Но Сэм помешанный, а Герт как будто в своем уме. Или периоды запоя это и есть его помешательство? А может быть, это связано с той, другой Сари, которая давно умерла?

Она ходила по комнате, погруженная в свои мысли, — брала в руки то одно, то другое и снова бросала, стараясь разгадать тайну этих внезапных запоев Герта и его необычайной мягкости как раз перед тем, как он начинал пить. И опять-таки под всем этим лежала мысль о Ленни — и Сари все, время помнила, что, играя со всеми этими мыслями, пробегавшими у нее в мозгу, она отодвигает минуту встречи с ним.

…Та, другая Сари, какая она была? Красивая? Добрая? Милая? Не ее ли смерть так изменила Герта? Почему, еще когда она была девочкой, в семье никогда не говорили о той Сари? И почему бабушка живет одна на другом краю усадьбы?

Ленни, пожалуй, уже ждет, мелькнуло в каком-то потаенном уголке ее сознания. Но она отстранила эту мысль… И почему Герт вдруг передумал и разрешил ей повидаться с бабушкой? Но сегодня ей нельзя. Нет. Разве только взять Ленни с собой, но это невозможно. А почему невозможно? Почему бы им не поехать вместе? Нет. Сегодня нельзя. Как-нибудь в другой раз. Она еще не раз побывает у бабушки. Герта не станет спрашивать, а поедет без спросу. Почему бы и нет? Он ей разрешил. Он не сказал: «Съезди только один раз». Он сказал: «Поезжай, а мне не говори». Ну вот она и не будет говорить, а ездить будет. Но не сегодня. Сегодня надо повидаться с Ленни.

Она сбросила туфельки, надела башмаки на толстой подошве и вышла в кухню. Девушки уже собрались уходить. Она постояла на крыльце, глядя, как они бегут по тропинке, ведущей к кафрскому краалю, потом вернулась в дом, обошла все комнаты и везде потушила лампы. Освещенной осталась одна только кухня.

Быстрыми, ловкими движениями она очистила уголок кухонного стола и расставила на нем две кофейные чашки, две тарелки, блюдо с холодным мясом, вазочку с коржиками на сале. Все время она напевала про себя. Потом подбросила углей в старинный очаг, разгребла жар, налила воды в котелок, поставила его на огонь, достала с полки кофейник и всыпала в него кофе.

Привстав на цыпочки, она уже хотела задуть лампу, подвешенную на крюк в потолке на самой середине кухни, но остановилась. Взгляд ее обратился куда-то вдаль. В ее глазах появилось сомнение. Она снова опустилась на пятки.

— В этом не может быть ничего дурного, — сказала она. — Разве это дурно, если тебе кто-нибудь нравится?

Но вот он же не хотел больше с ней видеться. Почему? Почему он считал, что это дурно? Она подумала об отце. И поняла совершенно ясно, что, если бы даже он сказал ей, что это дурно, она бы не поверила. Ленни не такой, как все. Он совсем особенный.

Она опять встала на цыпочки и погасила лампу.

За дверью ее обняла темнота. Ночь на все набросила свой бархатный покров, все сгладила и смягчила, даже уродливое делая прекрасным, а прекрасное облекая в еще невиданную красоту. Мириады звезд мерцали и переливались в высоком, чистом небе. Сари подняла глаза и вопросила звезды: есть ли что-нибудь дурное в том, что она делает? И звезды, осияв ее ласковым светом, сказали — нет. Она вопросила землю, и земля ответила то же самое. В глубокой своей мудрости земля и звезды сказали, что нет ничего дурного в ее поступках.

Звезды, и земля, и трава, и деревья, и ветер, и облака, и тени, и отблески света — вся мудрая вселенная сказала, что нет в том ничего дурного. И она им поверила, ибо знала это еще прежде, чем они ей сказали.

В темноте собака тыкалась мордой ей в колени, просясь, чтобы ее взяли гулять.

— Пойдем, — сказала Сари и пошла по направлению к тому невысокому холму, который разделял Стиллевельд и крааль Мако.

Еще издали она увидела невысоко над землей светящуюся точку, похожую на огонек светляка. Но она знала, что это не светляк. Это Ленни. Он ждет ее. Она подошла, не торопясь, спокойная и уверенная, с невозмутимой ясностью в сердце.

— Добрый вечер, — сказала она и села на плоский камень. — Вы уже давно ждете?

Он поднес рдеющий огонек сигареты к циферблату часов.

— Около часа, — сказал он без всякого выражения.

— Я ждала много вечеров, — мягко проговорила она. — Почему вы не приходили?

— Не хотел.

— Почему?

Ленни глубоко затянулся и промолчал. Зачем ей это нужно — задавать такие вопросы.

— Вы боитесь? — спросила она.

— Нет. Но это неблагоразумно.

— Так зачем же вы теперь пришли?

Ленни проглотил сердитые слова, вертевшиеся у него на языке. Почему он так легко сердится, когда разговаривает с ней?

— Вы же меня позвали, — кротко сказал он.

Она тихонько рассмеялась, спокойная и счастливая, наслаждаясь своим спокойным счастьем.

«Ведь ее даже нельзя назвать красивой, — уговаривал себя Ленни. — Селия во сто раз красивее». Но уговоры не помогали. Здесь, с этой девушкой, он был счастлив. Счастлив оттого, что молча сидит на камне и смотрит вдаль. От этой девушки исходил мир и покой и переливался в него, и ему становилось легко, и он отдыхал. Хотелось положить голову ей на колени и заснуть. С ней он забывал, что она белая, а он цветной. Он знал только, что он человек. Спокойный и счастливый и свободный человек. Он вдруг с удивлением понял, что даже когда он сердится на нее, в этом есть то же ощущение свободы. А ведь она даже не особенно красива…

— Как тут хорошо, — тихо проговорила она.

— Да.

— Послушайте, какая тишина.

Он прислушался. Все было объято тишиной. Она волнами плыла над землей, ею дышал воздух, ее излучали звезды.

— Отец научил меня слушать тишину, — сказала она, зная, что он поймет.

— Это покой, — сказал он.

— Отец любил книги, и покой, и деревья, и реки, — сказала она.

— Где он теперь?

— Он умер.

— Простите…

— О, это уже давно… Теперь вам понятно, откуда я знаю… стихи Блэйка.

— Теперь понятно, — сказал он, стараясь сесть поудобнее.