Сабир Азери - Первый толчок

— Да уж, — сказал он. — Хорошо, хоть понимаешь.

И сразу все стало просто. Бригадир, опасливо взглянув на Солтана, отошел.

На попутной машине Солтан вернулся домой.

Сирота, всегда встречавший хозяина радостным лаем, молчал.

«Шляется где–нибудь, — подумал Солтан. И вдруг кольнуло: — А может, сбежал?» — Он пронзительно свистнул. Откликнулись все собаки Гарагоюнлу, но Сирота не отозвался.

Странно, но Солтан чувствовал, что пес где–то рядом. И, действительно, не успел Солтан войти в дом, как из кустов неподалеку высунулась морда Сироты. Пес смотрел на хозяина, чуть склонив голову, но не подошел, даже когда тот вновь позвал его. А потом появилась из кустов еще одна собачья морда, и Солтан все понял. Сирота справлял свою свадьбу.

Некоторое время собаки внимательно разглядывали человека, потом Сирота выбежал из кустов, бросился к хозяину, ласкаясь, и вновь устремился к своей избраннице. Остановился, посмотрел на Солтана, повизгивая, призывая идти за ним. Пес звал его на свою свадьбу! Приглашал полюбоваться на невесту… Оценить выбор.

Выругавшись, Солтан поднял камень и швырнул в кусты. Раздался жалобный визг, Сирота, тоже взвизгнув, как будто камень попал в него, тотчас скрылся с глаз.

«Вот так–то, брат, — сказал Солтан сам себе, войдя в дом. — Они будут воспитывать детей и внуков, а ты кого? Собачьих ублюдков?»

В доме было не прибрано, как всегда, да еще протянулись по полу от порога грязные следы. Он с недоумением покосился на них, выглянул в окно. Поблескивая водой, цепочка следов тянулась через весь двор. Там, где стоял он, ожидая собаку, скопилась целая лужица.

Не раздумывая, Солтан взял топор, срубил сухой сук у яблони, вытесал пробку и, подойдя к колонке, несколькими ударами топора загнал деревяшку в трубу, откуда с шумом хлестала вода.

За ведром воды раз в два дня можно спуститься в село, а вот каково теперь придется соседям? Пусть побегают, вверх–вниз с ведрами, пока не надоест, может, тогда и вызовут мастера.

Несмотря на то, что Солтан решил идти в город спозаранок, спать он пока не собирался. Все равно пришлось бы ему лежать и час и два, а может, и все три, не сомкнув глаз. И что только в эти бессонные часы не лезло в голову! Иногда он спрашивал себя: что тебе надо? Лучше было бы, что ли, если бы просидел всю жизнь в Гарагоюнлу, копался бы день за днем в поле, да на огороде, ругался бы с женой из–за лопаты, брошенной во дворе, или таза, подвернувшегося под ноги? Сколько односельчан прожили так. Сами же говорят: вчера родились, завтра уже помирать. Все в один день слилось. А он, Солтан, мир повидал. Всю страну исколесил, из города в город, со стройки на стройку. В какие только переплеты не попадал, чего не перепробовал. И горького и сладкого. Жизнь годами меряют, а надо бы иначе. Если иначе, так он не одну, а три прожил, не пятьдесят ему, а сто пятьдесят. Может, и Сенем здесь ни при чем, может, просто устал он от жизни, как устают глубокие старики…

И так у него выходило все кругло, что оставалось лишь пожалеть соседей, всю жизнь прокопавшихся в земле. Только почему же тогда раскаленным углем жгла душу обида, стоило ему подумать о Сенем, об Османе и Алыше? Почему, как только начинает смеркаться, он уже мечется в злобе по дому в ожидании воркующего голоса Османа: «Ох, сынок, балуешь ты меня…»

Вот и сейчас он начал метаться. Снизу уже наползал запах жареной рыбы. Вот–вот послышится разомлевший голос Османа…

Но тут послышались совсем другие голоса. Возле колонки кричали соседки, пытаясь вытащить пробку, забитую Солтаном:

— Это он, бандит старый! — разорялась Хатыи Арвад. — Больше некому!

— Может быть, Гасан? — неуверенно спрашивала жена Касума.

— Гасан с покоса не возвращался! Вот и получается: мужиков наших угнали на покос, а тут делай, что хочешь, и заступиться некому!

«Сколько крику в одной женщине!» — подумал Солтан равнодушно.

— Сосед! — Хатын Арвад подскочила к самому окну, и теперь ее пронзительный крик вонзался в уши Солтана. — Зачем закрыл воду? Ну–ка выходи!

«Сколько крику в одной женщине и еще остается место для наглости!» — подумалСолтан,

— Прошу тебя, не связывайся с ним! — умоляла жена Касума. — У меня два полных ведра стоят. Возьми…

Солтаи возник на пороге своего дома и молча уставился на Хатын Арвад, скрестив руки на груди. И было что–то в его облике, в горящем презрением взгляде, в костлявом широкоскулом лице, в небрежно расстегнутой рубахе, обнажавшей седую шерсть на груди, что заставило Хатын Арвад испуганно отступить.

— Дядя, открой, пожалуйста, воду, — тихо попросила она.

Солтан покачал головой.

— Нет. Сходите за мастером, пусть поправит колонку.

Он повернулся и скрылся в доме, не слушая, что вслед ему кричат женщины.

Спать он лег поздно, утром, как всегда, проснулся разбитый, но мысль о том, что сегодня он побывает в городе, быстро взбодрила его. Автобуса Солтан не стал ждать, добрался до города попутной машиной, сунув шоферу пятерку вместо трояка: деньги он, привыкший за долгие годы к шальным заработкам, считать не любил.

Солтан бродил по городским, улицам, заходил в магазины, кое–что покупал для хозяйства, но все по мелочи: много ли ему одному надо? Да и не было здесь ничего такого, что не лежало бы на полках сельпо.

Но лишь оказавшись в магазине, где на прилавке под стеклом сверкали золотом и серебром часы, брошки, серьги, он понял, что заставило его сегодня, бросив все, отправиться в город. Он приехал за бусами!

Они тоже лежали под стеклом. Разные. Перламутровые, зеленые, прозрачно–желтые. Солтан искал фиолетовые, похожие на те… Были всякие, но таких не было. Он спросил продавщицу. С сомнением оглядев невзрачный костюм Солтана, она достала нехотя из–под прилавка красивую коробочку, раскрыла ее, и Солтан вздрогнул. Перед ним на черном бархате лежали его бусы, только новые и переливающиеся каким–то внутренним светом.

— Сколько? — спросил Солтан.

Продавщица с улыбкой поднесла к его глазам маленький картонный квадратик, свисающий на нитке с коробочки. Он увидел крупную трехзначную цифру, обрадовался и опечалился одновременно. Больше всего он боялся, что бусы окажутся дешевыми Стекляшками, как те. Однако на такую цену он не рассчитывал, таких денег у него не было. Ничего, он накопит и снова приедет за бусами. А потом извинится перед Сеием за грубость и отдаст ей коробочку, оборвав нитку с картонным квадратиком. Нет, просто вынет бусы и протянет ей, сказав смиренно: «Прости, Сенем, за грубость. Я достал их со дна озера…»

И это будет месть! Конечно, в конце концов Сенем узнает стоимость бус, и не станет ей с той минуты покоя.

Пообедав, он вышел на городскую площадь и остановился в раздумье, не зная, куда отправиться: сразу ли домой, в село, или завершить день здесь. Выпитое вино немного кружило голову, и когда он увидел на другом конце площади толпу, то направился именно туда.