Анатолий Загорный - Легенда о ретивом сердце

Дорога отступила от Оки, стало совсем скучно ехать. Два или три раза переезжал речки вброд, а один раз перебирался вплавь. Для этого разделся, привязал все к седлу и, держась за хвост Бура, поплыл. На другом берегу играла ватага мальчишек, и он подарил каждому по писанке. Поехал дальше, рассматривая оставшиеся, чтобы как-нибудь скоротать время. Налюбовавшись писанкой, дарил ее кому-нибудь, кто попадался навстречу.

Шел отец с маленьким сыном. Илейка останавливал их добрым словом и дарил мальчишке яичко. Шли девушки с лукошками, полными грибов. Он и их одаривал. А то ехал верхом в сопровождении свиты княжеский мытник на торг взимать пошлину. Илейка и его остановил, преподнес яичко. Мытник обалдело глядел, не зная, как отнестись к подарку, пошевелил усами. Илейка оставил себе — малиновое, с желтым пояском.

Кругом становилось все глуше и глуше. Последний, кого увидел Илья, был мещерянин-охотник. А потом началась настоящая глухомань. Ни человека, ни животины, даже березы не играли кудряшками. Все голо, дико. Дорога снова пришла к Оке, круто обрываясь книзу, а левобережье расстилалось широкою полосою песков. Несколько поросших кустарником островков походили на гривы погрузившихся с головами коней.

Во второй половине дня Илейка по едва заметной тропинке съехал к реке. Здесь, скрытый мощными кронами дубов, стоял чей-то шатер, когда-то белый, а теперь потемневший от пыли, с грязным, захватанным руками пологом и красным верхом. С его облезлой маковки чуть колыхаемая ветерком свисала растрепанная грива ковыля. Илейка остановил коня, сиял лук, вытащил из колчана стрелу, стал осторожно подходить. Затаил дыхание. Раздвинул мешавший смотреть куст… В шатре вроде никого. Пробегают по нему ленивые волны ветерка, шевелят ощипанную, когда-то золотую бахрому полота. Что-то ударилось в воду. Глянул — скачет по ней плоский голыш и тонет, только легкие круги идут во все стороны. За ним другой, третий. Кто бросает их? Пододвинулся ближе и обмер: совсем рядом, рукой достать, сидит девушка. Темно-каштановую косу закусила зубами и швыряет камни, откидываясь назад всем телом. Глаза серые, с косинкой, на шее ожерелье из золоченого стекла. Одета в шелковые шаровары, гибкий стан окутывает длинная полоса синей наволоки.

У ее ног лежат печенежская сабля, лук с колчаном, из которого торчит одна-единственная стрела.

Да ведь это же Синегорка!.. Илейка не поверил глазам.

Под ногою хрустнула ветка. Девушка вздрогнула, повернулась в его сторону, широко раздувая ноздри, и замерла, протянув руку к сабле. Глаза ее тотчас же стали сухими, а губы сжались в одну упрямую полоску. Она смотрела на Илью, как рысь, готовая к прыжку.

— Это ты? — тихо спросил Илейка.

— Я, — ответила она, — выходи, покажись, коли ты не Дух…

Илейка поднялся во весь рост, сделал несколько шагов и остановился:

— Нет, не дух я… Или забыла?

Синегорка не отвечала, она поднялась и стояла, в упор, немного исподлобья разглядывая его. Долго смотрели так друг на друга.

— Помню, — наконец вымолвила она, протянув к нему руки, — помню… Как зовут тебя?

— Илейка…

Его будто огнем обожгло, стоял, не в силах сдвинуться с места. Девушка сама подошла к нему, положила руки на плечи, прижалась лицом:

— Спасибо тебе.

Илейка увидел слезы в ее глазах.

— Чего ты? — спросил он, но Синегорка не ответила, отвернулась и стояла молча, кусая косу.

— Чего ты? — повторил Илейка, и девушка вдруг резко повернулась:

— Худо тебе от меня, худо руссу, худо печенегу…

Илейка отступил. Синегорка стояла с поднятой саблей, потом воткнула ее в землю.

— Сколько черепов то в поле белеется… Выеду по весне — сколько черепов из-под снега щерится, землею набиты, зубы скованы льдом…

Вдруг звонко и непринужденно расхохоталась:

— Глупый, Илейка! Вот и поверил…

Илейка действительно не знал, что и подумать. Девушка захохотала еще громче:

— В своем я уме, Илейка… Только, говорят, как ночь, оборочусь волчицею и но дорогам — шасть! Кто заблукал, не уйдет от меня… Крепко сожму зубы на горло. Так говорят… Веришь?

Спрашивала, а сама кусала волосы, и в глазах ее было что-то недоброе.

— У меня против оборотней стрелы заговорены, — сказал Илейка, подняв лук. Будь хоть Кощей Бессмертный, и тот падет замертво!

В словах его слышалась недвусмысленная угроза, рука уже натягивала лук. Девушка побледнела:

— Нет… не я люди так говорят, злые…

— А ну, перекрестись! — потребовал, улыбаясь, Илейка.

— Вот, — с готовностью перекрестилась девушка, — видишь? — и поглядела на Илейку нежно-нежно. Тот смутился. Девушка опустилась на траву: — Здесь я Синегорка, а там…

Она кивнула в сторону широкой заокской степи, где колыхались буйные травы и парили пернатые хищники… Дичью, волей тянуло оттуда; казалось, какие-то едва уловимые запахи касались ее ноздрей, они широко раздувались.

— Там меня зовут девушкой-гюль, — сказала она. — Знаешь, что это? Это цветок такой, колючий и красивый. Он раскрывается вместе с восходом и весь день следит за солнцем. Он растет по яругам, и ты его видел тысячу раз.

Синегорка говорила, устремив глаза за реку, и Илейка не мог оторвать от нее взгляда. Кто она? Откуда? Говорит загадками, и не ему разгадать их, по от каждого ее слова слегка замирает сердце, будто оно напоено пьяным солнечным зноем и пахнет, как те цветы по яругам…

Сердито оглядела Илейку с ног до головы:

— Не знаешь ты, как стучит бубен ночью в степи… как сердце стучит, как стелются травы и никто не спит… Ночь, ночь… Всякие звери и зверюшки затевают игры — веселые игры. И если заревет тур — мураши ползут по спине. Могучий голос. Я всякую ночь слышу его, слышу и остаюсь здесь… Проклятье этому берегу… Здесь меня ненавидят, называют колдуньей…

Синегорка не договорила, кинула взгляд на Илейку:

— Пригож ты, пригож… Ничего не скажешь. Может, полюблю тебя. А коли полюблю…

Лукаво взглянула, подняв красивые брови, и притворно вздохнула:

— Коли я полюблю — добра не жди. Поедем, Илейка, со мной… Туда… в дикие степи, а? Будем вести торг с ними.

— С кем? — насторожился Илейка.

— А с печенегами…

Илейка освободил плечо:

— Нет, не торг, а битву вести будем.

Девушка не смутилась:

— Битву так битву. Оно и лучше… ха-ха-ха… Рассечь бы мечом твоим шелом хакана. Знаешь, у него крепкий шелом и твердая, как кремень, голова. А у тебя добрый меч? Ого! — восхитилась она, вытащив меч из ножен. — Таким мечом его можно рассечь до самого седла. Не то что сабелька…

В груди Илейки шевельнулось подозрение:

— Где ты добыла ее?

Ничуть не смутилась девушка, ответила дерзко:

— Где добыла, там тебе не добыть. Что ж, поедешь со мною? Скажи только слово, уйдем за Оку — поминай как звали. По травам покатимся.